Пять ночей у Фредди: Ужасы Фазбера. Хватайка - Скотт Коутон

«Это моё наказание, – подумал Оскар. – За то, что я повёл себя как идиот и стащил эту дурацкую игрушку».

– Ладно, я расскажу вам то, что подслушал в магазине, – сказал Оскар после долгого, мучительного вздоха.

– Как ты вообще сумел что-то там подслушать? – Айзек задал совсем не тот вопрос, который следовало бы.

Оскар покачал головой:

– Возле служебного входа. Эти работники… они стояли вокруг коробки и говорили, что её вернули и надо позвонить в полицию, потому что…

– Потому что глаза и зубы ЧЕЛОВЕЧЕСКИЕ! – выпалил Радж, словно сбылись его самые дикие и зловещие фантазии.

– Ну да, – сказал Оскар. – Когда говоришь это вслух, кажется как-то смешно.

– Ага, очень смешно, – добавил Радж, разглядывая Плюштрапа-Охотника.

– Жутко смешно, – согласился Айзек, отодвигаясь от игрушки на пару дюймов.

– Ну… мы же не видели ни одного из них вблизи, – рассудительно сказал Оскар. – Они, скорее всего, все…

– Кошмарные? – догадался Айзек.

Радж повернулся к Оскару:

– Ты умудрился стащить для нас единственного Плюштрапа-Охотника, который похож на гибрид куклы с человеком.

– По-моему, он следит за мной. Смотрит, – протянул Айзек.

– Может быть, когда мы увидим его в действии, мы уже не будем так пугаться, – сказал Оскар в попытке вернуть прежний энтузиазм.

Радж пожал плечами:

– Почему нет?

Айзек тоже пожал плечами, потом поднял с пола нечитаемую инструкцию.

– Похоже, нам придётся разбираться самим.

– Давайте посмотрим, что умеют эти человеческие зубы, – сказал Радж.

Айзек вздрогнул:

– Давай ты не будешь их так называть.

Оскар попытался потянуть Плюштрапа за подбородок, но челюсть не сдвинулась с места. Рот был приоткрыт, показывая человеческие зубы, но дальше открываться не собирался.

– Может быть, нажать ему на нос? – сказал Радж, схватив кролика за верхнюю часть морды. Оскар по-прежнему тянул за челюсть.

– Надо посильнее, – сказал Айзек, схватил кролика за усы и дёрнул.

– Чувак, ты ему всю морду оторвёшь, – сказал Оскар и отпустил кролика; слишком поспешно, Радж и Айзек покачнулись и едва не упали.

– Нам надо чем-нибудь их вскрыть, – сказал он и пошёл на кухню. Вернулся он с ножом для масла, который попытался засунуть плашмя в приоткрытую пасть. Но когда он нажал на нож, тонкий металл не выдержал, и кончик ножа отломился, оставшись во рту кролика. Острый конец застрял в его странных зубах.

– Ух ты… – протянул Айзек. – Он серьёзно только что откусил кусок от ножа?

Оскар посмотрел на него. Игрушка с каждой минутой всё больше его утомляла; чему здесь радоваться, становилось только жутко.

– Он не кусал нож, Радж. Я сам его сломал.

– Может быть, его надо сначала включить, и тогда он откроет рот? – предположил Айзек. Хоть кто-то начал что-то соображать.

Ребята стали копаться в шерсти на спине кролика в поисках выключателя, но смогли найти лишь липучку, за которой пряталось отделение для батареек. Внутри уже стояла прямоугольная девятивольтовая батарейка. Под отделением виднелся узор из маленьких дырочек.

– Это что, динамик? – спросил Айзек. – Подождите-ка, он говорящий!

– Да не, – отмахнулся Радж. – В рекламе этого не было. – Он наморщил лоб: – Как вообще говорят кролики?

– Джентльмены, сосредоточьтесь. Мы ищем выключатель. Проверьте ноги, – сказал Оскар. И в самом деле, перевернув игрушку, они нашли маленький рычажок, стоявший в положении «Вкл.».

– Ла-а-а-адно, – протянул Айзек и несколько раз переключил рычажок.

Ничего не произошло.

– Может быть, нужна новая батарейка? – сказал Радж. В самом деле, может быть, так оно и было.

Оскар вернулся на кухню и полез в ящик с мусором. Среди резинок и купонов на апельсиновый сок он всё же откопал открытую упаковку девятивольтовых батареек. Внутри как раз осталась одна.

– Попробуйте вот эту, – сказал Оскар, когда зашёл обратно в комнату.

Ребята вытащили старую батарейку и стёрли белый налёт, коррозию. Поставив новую батарейку, они застегнули отделение.

Радж потирал руки от радости:

– Готово!

Оскар взял кролика и щёлкнул выключателем, но Плюштрап остался неподвижным, а его рот не изменил прежнего положения.

– Ну ТЕПЕРЬ-то что? – воскликнул Айзек. Переживания сегодняшнего дня явно уже почти довели его до белого каления.

– Подождите, подождите, – сказал Оскар, пытаясь успокоить ребят. Покрутив в руках коробку, он в конце концов нашёл важную деталь, написанную большими буквами, какими в комиксах обычно пишут «бабах!» или что-то подобное:

ходит в темноте!

замирает при свете!

– Ребята, он работает, только если свет выключен, – сказал Оскар, и в его сердце затеплилась слабая надежда, что всё-таки не всё ещё потеряно.

– О-о, – протянули в унисон Радж и Айзек, словно это действительно всё объясняло. В самом деле, как они умудрились забыть такую важную деталь?

Ребята приступили к делу: задёрнули шторы, выключили свет, обеспечили кролику максимально возможную темноту. Но через шторы всё равно пробивалось достаточно света, чтобы можно было разглядеть разочарование на их лицах. Плюштрап-Охотник ни за кем не охотился.

– Сейчас просто ещё недостаточно темно, – сказал Айзек.

– Может быть, ему подзарядиться надо, или ещё что-то такое, – предположил Радж.

Но когда ни Айзек, ни Радж не согласились забрать Плюштрапа домой на ночь, последние надежды Оскара испарились, и сама его душа словно высохла и покрылась трещинами. Он посмел думать, что с ним может случиться что-то хорошее. Он даже сделал то, что, как поклялся перед собой, мамой и всеми, чьё мнение было для него важно, никогда не сделает: он стал вором. И всё это ради маленькой капельки того, что на вкус – просто на вкус – могло показаться хорошей жизнью.

Теперь же он лишился трети от 79 долларов 99 центов, Плюштрапа-Охотника, а может быть – даже и двух друзей, которые рискнули ради него головой, когда его жажда стала совсем уж нестерпимой.

Той ночью позвонила мама Оскара.

– Что-нибудь интересное сегодня случилось? – спросила она. Она всегда задавала этот вопрос, когда оставалась на работе, а он был дома, сам готовил себе ужин и сам ложился спать, пока она ухаживала за стариками в ночную смену.

– Вообще ничего, – ответил он, как и всегда. Только в этот раз ему было гораздо больнее это говорить, потому что сначала что-то интересное случилось… а вот потом уже нет.