Чудачка - Юлия Фирсанова

Силы непонимающе мерцали.

— Занятно… — Законник потер ладони. — А тот или те, кто вам гадостную кашу с жертвоприношениями заварил, раньше на верхушке иерархии были или как?

— Один из младших жрецов. Он не пробыл в храме и года, — печальным эхом отозвались Силы.

— Выходит, один мелкий пакостник нарисовал проблемы целому миру. Ну… не знаю, — теперь уже всерьез призадумался Дарсен. — Может, и не слишком много вас ждет таких неприятных сюрпризов. Вдруг те, что пробыли при храме хоть сколько-нибудь долго, пусть не жаждой служения, но толикой веры проникли в идеи Вселенской Гармонии, Воли Творца и Великого Равновесия? Вдруг у них в душе проросли хоть какие-то семена уважения к Закону Творца? Ай, не важно. Пусть Служители Смерти им судиями будут, давайте с кровавым беспределом в храме разбираться. Нет, это же надо до такого додуматься, в храме Сил народ, точно свиней на бойне, резать! Я хочу посмотреть, как мертвые и воскресшие сомкнут свои пальцы на шее этого гения!

Надя смотрела на возмущавшегося юриста и видела яснее ясного: Двадцать и Одна выбрали Дарсена Виндера не зря. Вопреки всем циничным словам и ворчанию, вопреки пристрастию к выпивке и озлоблению от потери родных законник на самом деле глубоко чтил Силы и высшие законы и готов был порвать каждого, идущего против них, с помощью легальных инструментов или, коль не получится, вообще всем, что под руку подвернется!

Обсуждение деталей представления заняло немало времени. Незаметно за окном сгустились сумерки. Возможно, совещание продлилось бы дольше, но Дарсен заметил, как украдкой сцеживает зевок в ладошку Надя. Мама никогда не отправляла дочь в постель принудительно, а сегодня и вовсе гуляла по улочкам города с Дмитрием. Потому режимом дня посвященной пришлось озадачиться юристу.

— Ты чего? Устала?

— У нас вечер, я скоро спать пойду, — честно ответила Надя.

— Тогда до завтра, — резко свернул прения Дарсен и попросил Силы: — Давайте, о Великие, на сегодня закончим, чтобы ваша драгоценная девочка завтра с лестницы случайно не полетела с сонных глаз.

Испуганные зловещей перспективной Двадцать и Одна резко свернули экран трансляции и исчезли вместе с ощущением собственного присутствия. Осталась лишь тонкая нить на периферии восприятия, чтобы совсем уж не выпускать девушку из вида. Надя никому даже спокойной ночи пожелать не успела. Или в мире Дарсена не были приняты такие пожелания, а Силы и вовсе не нуждались в сне?

Свернувшись уютным клубочком под пуховым одеялом, Надя закрыла глаза и быстро заснула. Сквозь сон она еще отследила, как пришли домой мама с Дмитрием. Как тихо, стараясь не потревожить сон Надюшки, прокрались на кухню, а затем и в спальню. Их зелено-желтые переливы, пахнущие свежей травой и весенними цветами, окончательно успокоили девушку, позволив погрузиться в глубины сновидений.

В них Надежда неожиданно для себя увидела настоящее фантастическое кино. Сначала — светлый храм, высокие колонны которого, стены со стрельчатыми арками проходов и окон, украшенных искусной резьбой, казалось, некогда парили над землей. Ныне же их пригибала к земле сгущающаяся, душная и какая-то не черная, а грязно-серая мга. Туман не туман, смог не смог… В этом душном мареве гудела, волновалась, шумела единым организмом или растревоженным ульем растерянная, злая, испуганная толпа. Она полыхала алыми зарницами гнева, багряным раздражением и черно-серо-лиловым прогорклым страхом.

Усугубляя настрой толпы, переводя его за черту религиозного ужаса в чистый ужас реальности, происходило следующее. Перед закрытыми для доступа дверями, между широких проемов, в воздухе, колеблющемся, точно марево знойного дня, возникали полыхающие рдяно-оранжевым буквы. Они складывались в слова и строки:

«Смерти невинных — кровавые двери во тьму! Чаша терпения переполнена! Храм осквернен! Нам места здесь более нет!»

Все написанное было продублировано трубным гласом, несущимся с хмурых, будто собирающихся разразиться бурей столетия, небес. Когда воззвание Сил Двадцати и Одной отзвучало, воцарилось оглушающее молчание, еще более удивительное из-за того, сколько народа собралось у стен храма.

Многозвучный, слитый в единый хор глас Сил отгрохотал и смолк, а надпись как полыхала в проеме врат, так и осталась, более того, она чудесным образом размножилась и теперь занимала все стены оскверненного храма.

Толпа продолжала безмолвствовать — онемевшая, безгласная, недоуменная, уже почти готовая взорваться новой чередой звуков, но вдруг шум — неприятное шарканье, скрежет, исполненные муки стоны раздались внутри оскверненного храма. Что-то или кто-то приближался к дверям.

Толпа дрогнула и подалась назад, как один испуганный человек. Сквозь дрожащее марево, полыхающее огненными словесами, явились они: два призрака печально-гневных прекрасных дев в окровавленно-белых одеяниях, плывущих над мостовой и просвечивающих призрачным светом. А следом, куда медленнее, плыла их подруга, чью плоть уже тронул след разложения, а кипенно-белый цвет платья потускнел и замарался бурыми подтеками крови.

— Виновен! Виновен! — простонали две призрачные девы, простирая руки к толпе.

— Виновен! — хрипло каркнула мертвая, продвигаясь вперед, и тоже простерла руку. Одну. Сжатую в кулак, лишь указательный палец был вытянут и точно указывал на того, от кого тут же отшатнулась толпа.

— На тебе наши смерти! Зачем?! — провыла в унисон троица, подступая к тому, кто и рад был бы сбежать, да ноги не могли сделать даже шага, словно намертво прилипли к мостовой.

Подошвами сапог к плитам храмовой площади прилип молодой мужчина в фиолетовом плаще с ранее одухотворенным, а ныне искаженным напряжением и ужасом лицом. Судя по острым кончикам ушей, не совсем человек. Он пытался вытащить ноги из сапожек, чтобы сбежать, но не тут-то было. Похоже, ноги его тоже прилипли к месту.

— За что? — снова завыли призраки, закашлялась прекрасная мертвячка.

— Я не хотел ваших смертей! Все должно было быть не так! — выкрикнул парализованный ужасом и магией виновник, бешено вращая глазами. — Они должны были остановить! Позвать! Понять!

Но призраки и зомби не вняли этим, вне всякого сомнения, логичным для остроухого доводам, они все так же обступали жертву и тянули к ней скрюченные пальцы: разорвать, отомстить, покарать. К завывающим вопросам «за что?» прибавились стоны:

— Кайся! Кайся! Кайся!

И остроухий интриган не выдержал психологического давления. Взахлеб, со стенаниями и слезами раскаяния, при небольшой помощи с усилением и распространением звука, он поведал всем заинтересованным и не особо заинтересованным о сути и всех этапах интриги, задуманной и обстряпанной в захолустном мирке ради одной цели: Силы должны были на горьком опыте убедиться, что без пастухов-жрецов паства превращается в неразумное стадо, жаждущее крови.

Он ведь ничего особенного, по сути, не делал, там шепнул, тут подсказал, здесь намекнул. Пара-тройка заклинаний подавления воли не в счет. Это же ради общего блага и самих Сил, и изгнанных ими жрецов.