Французский Трофей - Джеки Бонати

– До свидания, Этьен, – прошептала она ему в губы после поцелуя, и, взяв котомки, пошла к лошади. Там ее ждал Андрей Ионович с обычным ободряющим словом.

– Будь осторожен и осмотрителен, мой мальчик, – напутствовал ее Михайловский. Он тоже намеренно сейчас обращался к Жене, как к мужчине, хотя в последнее время все чаще приходилось одергивать себя, чтобы не раскрыть тайну юной княжны.

Но сегодня она должна быть Константином Воронцовым, корнетом, молодым хирургом, чья стезя – спасать жизни.

– Не стоит проявлять ненужный героизм. В первую очередь убеждайся, что тебе ничего не грозит, а потом спасай, – все же добавил он от сердца.

– Я обещаю, Андрей Ионыч. Проследите за Этьеном, – попросила его княжна, дала себя перекрестить, крепко обнялась с ним и вскочила в седло. Пора было ехать, пока не началась паника.

– Прослежу, Костенька! – пообещал врач. – Ну, с богом, – когда Женя запрыгнула в седло, он шлепнул лошадь по крупу и снова перекрестил их.

Женя взяла галоп, нагоняя движущиеся впереди полки. Пехота шла в авангарде, кавалерия прикрывала с фланга, там Женя и разглядела подводы с фельдшерами. Через десять минут после того, как она нагнала их, грянула канонада.

Андрей Ионович, Этьен и Василий провожали Женю взглядом, пока она не скрылась из виду, а потом Михайловский хлопнул француза по плечу, тем самым подбадривая. Этьен кивнул и пошёл следом за ним в лазарет, усмиряя колотящееся сердце. Но от далеких звуков канонады оно пустилось вскачь.

Женя придержала рванувшегося было коня. Далеко впереди колонну заволокло черным дымом, запахло кровью и порохом. Она кричала указания для фельдшеров, и тут бахнуло рядом с ними. Конь сделал свечку, и Женя едва удержалась на нем, а потом крепко взнуздала его, и подогнала каблуками. Тот карьером рванулся вперед, туда, где в воронке от снаряда были раненые и мертвые. Женя начала свой бой на этой войне – отбивала людей у Смерти.

Раненых стали доставлять очень быстро, но, к счастью, еще раньше прибыли монахи со своими повозками. Михайловский назначил Этьена и Дмитрия координировать, кого оставлять в лазарете, а кого отправлять в монастырь. Уже через полчаса француз был весь в поту и чужой крови и заставлял себя не искать в каждом лице знакомые черты.

Атака была мощной и яростной. Женя быстро поняла, что турки сражаются как звери. Куда больше было страшных сабельных ударов, и меньше огнестрела, и скоро бедной девушке стало казаться, что она попала в ад. Она склонилась над парнишкой, на ходу зашивая его бок, крупными кривыми стежками, пока он кричал от боли и ужаса. Бинты кончались, повязку она фиксировала уже ремнями, и вдвоем с фельдшером погрузила его на подводу.

– Быстро его к Михайловскому! – крикнула она. – У него часа четыре, не больше! – она бросилась дальше, и тут на нее напали турки, не обращая внимания на то, что она медик. И Жене пришлось взяться за оружие.

С поля боя приходили все более тревожные новости, из-за которых Этьену все сложнее было сосредоточиться на деле. Он не выдержал, когда с последним обозом раненных пришла весть о том, что заканчиваются медикаменты. Не слушая криков себе в спину, он схватил две сумки с лекарствами и бинтами, перекинул их через седло лошади и рванул туда, откуда доносился рокот канонады. Оказалось, что схватка к ним значительно ближе, и звуки немного глушил перевал, который Этьен стремительно преодолел и ворвался в мясорубку боя, отбиваясь от турок и англичан, и одновременно пытаясь рассмотреть нашивки с крестом.

Женя дважды была легко ранена – небольшие порезы, но она вся была в крови, и рана на лбу и виске заливала глаза кровью, а соленый пот разъедал ее. Она была на грани отчаяния, бой захлебывался, но русские теснили врагов. Сейчас Женя стояла на коленях, пытаясь помочь молоденькой медсестре, невесть как здесь оказавшейся, вместо того, чтобы быть в тылу. Он нашел ее за взорванным пушечным лафетом, когда ее собирался изнасиловать один из офицеров. Сейчас же он валялся с отрубленной головой. Женя сама от себя не ожидала такого удара, разнесшего череп как спелую тыкву. Девушка была в шоке, на шее чернели следы пальцев, бедра исполосованы ранами от кинжала, которым варвар разрезал на ней платье. Между бедер все тоже было в крови, и Женя извела на бедняжку последнюю дозу морфия, остановила кровь и теперь, обмякшую и с закатившимися глазами пыталась поднять на своего коня.

Прорываясь в сердцевину боя, Этьен орудовал шпагой налево и направо, использовать пистолет смысла уже не было – долго перезаряжать. Он и сам не понял, как выцепил за завесой дыма два креста, и рванул туда. И чем ближе он был, тем очевиднее было, что это Женя, поэтому он все яростнее подгонял лошадь.

– Женя! – француз на ходу спрыгнул с коня и рванул к врачу. Сейчас он видел только залитое кровью лицо. – Как ты? Сильно ранен?

– Этьен! Помоги ее поднять, – удивляться, что он тут забыл, не приходилось. – Вези ее в лагерь, ей нужна помощь, – сказала Женя, тяжело дыша. – Ты привез медикаменты? – спросила она, увидев сумки. – Давай их сюда, а сам вези ее к Михайловскому.

– Да, привез, – Этьен даже не отдышался толком, но успел понять, что Женя в относительном порядке. – Я вернусь, – предупредил он, и, пока Женя не успела ничего сказать, запрыгнул на коня и погнал обратно в лагерь.

С ношей он двигался медленнее, поэтому и отбиваться приходилось яростнее, и все-таки он прорвался, но при этом плечи его оказались посечены турецкими ятаганами.

Увидев, в каком состоянии Этьен, Михайловский запретил ему куда-либо уезжать.

– Ты уже ранен! Ты только станешь обузой для Кости! – вразумлял его врач, бинтуя его раны. – Займись девушкой, отвези ее в женскую обитель, она недалеко от мужского монастыря. Объясни, что с ней произошло, они могут помочь ей лучше, чем это сделаем мы. Катеньке сейчас некогда, – сказал Михайловский, осмотрев бедняжку.

В ответ Этьен скрипнул зубами и хотел возразить, но его словно припечатало взглядом врача, поэтому он лишь кивнул и поехал в обитель, как было сказано. Там монахини сразу приняли девушку, и Этьен, поблагодарив их, поспешил обратно в лагерь – в его крови кипел адреналин, и боли он не ощущал.

Почти сутки кипел бой. И только потом стали отступать, а канонада утихла. Женя была на грани истощения, истратила все, что у нее было. Напоив коня у горной речки, выше по течению, где она еще не была красной от крови, она умылась сама, и поехала в лагерь. Уставший и напуганный конь шел еле-еле, хоть Женя и отдала ему весь свой хлеб и яблоки, которые положил Василий. Решив не нагружать бедное животное, она просто шла рядом, держась за седло. Раненых уже не было – только умершие. И Женя тяжело переживала, что и это сражение выиграла госпожа Смерть.

О том, что бой стихает, в лагере поняли по тому, что стихла канонада, да и то не сразу – не до того было. Вернувшись в лагерь, Этьен сразу кинулся на помощь Михайловскому и фельдшерам, сожалея, что не умеет шить – было очень много резанных и рубленных ран, но все, что он мог делать, это бинтовать. Но и в такой помощи была необходимость – пока медперсонал зашивал раны, Этьену и медсестрам велено было останавливать кровь у ожидающих своей очереди. Ему казалось, что на километры вокруг все пропиталось запахом крови – иного он просто не ощущал.