Загадочная Коко Шанель - Марсель Эдрих

— До скорого…

Коко разделась, легла в постель, приказав принести газеты. На другой день она послала свои извинения герцогине вместе с горой цветов.

Была ли Коко искренна, когда утверждала, что не вы шла бы за муж за человека, с которым прожила три года?

Она надеялась родить герцогу сына, чтобы заменить ему мальчика, погибшего в 14 лет от пустяшной, но запоздалой операции. Можно даже утверждать, что она этого хотела, так как после консультации с врачами делала гимнастику, которая, как говорили, стимулировала беременность. Например, подолгу держала ноги поднятыми вверх. Неожиданное открытие. Я нашел ему подтверждение в выпаде Коко против беременности и родов. Она рассказывала о нашем общем друге, не так давно женившемся, но чья супружеская жизнь уже стала разлаживаться:

— Его жена потребовала, чтобы он присутствовал при родах. После того как он увидел ее в этом отвратительном виде, он не хочет больше близости с ней.

Ее лицо исказилось. В глазах паника. Она вспоминала, как рожала кошка:

— Думали, что это уже кончилось, но нет, оставалось еще два котенка, они мяукали внутри, просясь выйти.

И с гримасой отвращения:

— А собаки, которые глотают все это! Даже кобыла, это ужасно, это так…

Коко внушала страх. В действительности же, — я понял это слишком поздно, — в ней говорило отчаяние. Она имела все. У нее не было этого! Не было того, на что она так надеялась, когда на яхте Вестминстера «Флайинг Клауд» или на лужайке «Ла Поза» ее виллы в Рокбрюне над Монте-Карло занималась гимнастикой, чтобы забеременеть. Ей было 45 лет, когда она в первый раз танцевала с Вестминстером в Монте-Карло. Если бы у нее был ребенок от Боя Кейпела, предполагает Габриэлль Дорзиа, они поженились бы.

Быть или не быть герцогиней Вестминстерской, в конце концов… Это правда, что она единственная, она — Коко Шанель! Когда один из друзей сообщил ей о смерти герцога, она не проявила, если можно так выразиться, никаких эмоций.

Но быть матерью герцога Вестминстерского! Стать такой, как другие женщины (матерью), чтобы быть самым великим исключением… Можно понять, что она мечтала об этом и что разочарование оставило осадок у нее в сердце.

Она говорила:

«Я познала роскошь, какой больше никто не узнает».

Этими словами она по-своему выразила свою любовь к Вестминстеру. С ним она побывала в Гибралтаре. Они путешествовали тогда на борту специально переоборудованного миноносца «Кюттю Сэк». Она рассказывала:

«Нам показали все, что было на скале. Я чувствовала себя очень несчастной, совсем не на своем месте: француженка, которая видит все это![166] Мы плыли на лодке в чистых водах. Потом плыли по каналам чистой нефти».

И уточнила:

«Разумеется, мы были обязаны оставить все, что могло вызвать вспышку».

В открытом море «Кюттю Сэк» встретил французский миноносец. Экипажи выстроились на палубах, приветствуя друг друга. Коко говорила:

«Это было впечатляющее зрелище. Я устроилась так, чтобы все видеть, но не хотела, чтобы меня заметили на судне, принадлежащем королю, ведь я была права?». После войны герцог купил его.

На яхте «Флайинг Клауд» она принимала ванны из пресной воды. Морская, как она говорила, раздражала ее кожу.

Случалось, что она не скрывала ревности. Во время одного круиза на «Флайинг Клауд» она потребовала, чтобы в первом же порту высадили на берег очень красивую, в ту пору известную художницу, и добилась своего. Это произошло в Вильфранше. Смущенный герцог отправился в Ниццу, откуда привез чудесный изумруд. Он преподнес его Коко после обеда. Лунной ночью любовники стояли на палубе. Коко любовалась изумрудом, держа его на ладони, а потом бросила в воду — Клеопатра, растворяющая жемчуга Цезаря в уксусе. По мнению подводных охотников, это произошло в открытом море вблизи Вильфранша.

Круизам Коко предпочитала долгие остановки в «Ла Поза». Еще раз она проторила дорогу, введя в моду летние каникулы на Юге, где раньше проводили время только безденежные художники. Солнце не пользовалось доброй славой. Опасались зноя. Коко произвела сенсацию, вернувшись в Париж загорелой. Не говоря уже о ее белых пижамах. Она ввела их в моду в Венеции с белыми тюрбанами и черными фуфайками. В Жуан-ле-Пэне портье не впустил ее в Казино. Она хотела присоединиться к герцогу, страстному игроку, очень щедрому и рассеянному, деньги так мало значили для него!.. Он забывал их на столе и случалось, что ставка удваивалась все снова и снова… За ним бежали:

— Господин герцог!

Он рассовывал ассигнации и жетоны по карманам и раздавал то, что не помещалось в них. Был очень популярен во всех казино. В Жуан-ле-Пэне Коко выручил сам Водуэн, основатель и владелец Казино. Он сказал ей:

— Вы доказали, Мадемуазель, что дело не в вечернем туалете, а в том, чтобы быть хорошо одетой.

Игру слов[167] и признание она вспоминала с удовольствием.

В «Ла Поза» царила полная свобода. Когда купальщики возвращались с пляжа, их ждал накрытый стол с холодными закусками — ветчиной, ростбифом, заливной рыбой, а на старинных серебряных привезенных из Англии плитках горячие блюда — тушеное мясо, рагу, ризотто, деревенские местные блюда. Садились на земляной площадке, обрамленной занавесками из грубого полотна цвета охры. Никакого протокола, без церемоний, говорила Коко. Среди завсегдатаев помимо герцога Вестминстерского и его друзей — Сальвадор Дали, Жан Кокто, Жорж Орик, актер Марсель Эрран[168], герцогиня д'Айэн, Бомоны, князь Кутузов и Серж Лифарь, которого Коко называла своим «крестником», потому что Дягилев смог вывезти его из России благодаря деньгам, которые она ему дала.

В комнатах отеля, где она жила после того, как покинула свою первую парижскую квартиру на авеню Габриэль и великолепный особняк на рю Фобур-Сент-Оноре, 29, Шанель сохраняла их безликость: медная кровать, лакированная мебель стиля Людовика XVI, шкафы Маппл. И только несколько ее собственных вещей на ночном столике: икона, византийский крест и эта гробница Св. Антония Падуанского, которую ей подарил один из ее «машинистов», как она называла шоферов.

В «Ла Поза» ее спальня была отмечена в гораздо большей степени ее индивидуальностью; огромная испанская кровать из позолоченного железа, на спинку которой она повесила амулеты (для плодовитости?), искусственные цветы вперемежку с живыми: кровать испанской королевы. Большая часть мебели была тоже испанская. Окна выходили в очень простой сад с кипарисами и оливковыми деревьями, а под ними — ирисы и лаванда, которые, казалось, росли естественно, сами по себе. Одно из самых старых оливковых деревьев стояло как огромный часовой на площадке перед входом, аллея огибала его с двух сторон. Оно заботится обо мне, говорила Коко, не пускает в дом незваных.