Зачарованный книжник - Кристофер Сташеф

— Вовсе нет, — мать настоятельница говорила вполне серьезно. — Ведь есть вы и святой отшельник у Северного моря, и еще ведьма с Запада, что живет у озера…

Легкая тень пробежала по лицу монахини.

— ..хотя я не уверена, что одобряю ее средства. Тем не менее она — большой мастер в тех случаях, когда разлад в сознании проистекает от сердечных болезней…

Ну что ж. Господь благослови ваше путешествие.

Гвен помедлила у ворот, затем обернулась.

— Если можно, у меня еще одна, последняя, просьба.

— Я слушаю, — ответила мать настоятельница с едва заметной улыбкой.

— Нельзя ли взглянуть на кассету, давшую название Ордену?

— А я боялась, что вы забыли, — теперь она уже явно улыбалась.

Мать настоятельница проводила Гвен в крохотную, немногим больше чулана, комнатку, примыкавшую к веранде. На стене была репродукция портрета отца Марко, а на маленьком столике лежала плоская шкатулочка с двумя выемками на крышке.

— Поместите ваши средний и указательный пальцы в дырочки, — сказала монахиня.

— И все?

— И все.

Гвен положила пальцы в выемки, прикидывая, что внутри должен быть компьютер, который реагирует на температуру и текстуру человеческой кожи и посылает информацию в мозг через ее нервные окончания.

И действительно, в голове Гвен зазвучал голос: «Введение в неврологию. Урок первый». Затем перед ней прямо поверх стены появилась схема человеческого тела, и голос принялся описывать его нервную систему.

По мере того, как перечислялись основные компоненты, они в голубом цвете появлялись на схеме: головной мозг, спинной мозг, ствол нерва и нейроны. Позабыв о кассете, Гвен зачарованно глядела в полном изумлении от новых сведений, которые ей открылись. Она так и простояла, не шелохнувшись, все десять уроков, пока голос не объявил: «Конец записи. Вставьте кассету номер два».

Голос замолчал, и комната вновь приобрела свои реальные очертания.

Навалилась усталость, ноги у Гвен подкосились, и она бы упала, если б сильная рука не подхватила ее.

Подняв глаза, Гвен увидела перед собой улыбающуюся женщину средних лет.

— Я — сестра Сесилия, — сообщила та. — Матушка увидела, что вы не в состоянии оторваться от кассеты, и послала меня присмотреть за вами. Чему я очень рада. Ну, давайте пойдем к матушке.

Ошеломленная, Гвен последовала за монахиней.

— Я обратила внимание, сестра, что вы называете эту штуку только так — кассета, — завела она разговор.

— А как же нам ее называть — реликвией?

— Ну, меня б не удивили слова «священная» или «благословенная», по меньшей мере.

Сестра Сесилия покачала головой.

— Матушка Мойра говорила (и очень настойчиво), что это всего-навсего артефакт — вещь, сделанная человеческими руками. В ней самой нет ничего святого.

Некую святость ей мог бы сообщить только наш Благодетель, а у нас, увы, нет свидетельств о его святости.

Это соответствовало истине, но Гвен начинала думать, что, может, таковые еще представятся.

Сестра Сесилия провела ее на веранду, которая, по счастью, оказалась тут же, рядом. Мать настоятельница оторвалась от листков пергаментной бумаги, которые лежали перед ней на столе.

— Ага, вот и она. Благодарю вас, сестра Сесилия.

— Это честь для меня, — склонила голову провожатая Гвен.

Когда она удалилась, мать настоятельница спросила с насмешливым огоньком в глазах:

— Узнали что-нибудь новое?

— Не то слово — море нового! А… есть еще кассеты, сестра Патерна?

— Увы, нет, добрый монах оставил только одну. И мысль о второй кассете будет вечно мучить нас.

Гвен знала теперь, что ей необходимо посетить монастырь, и как можно скорее.

Джеффри стоял за спиной брата и пристально разглядывал его почти обнаженное тело.

— А ты что думаешь, сестренка? — обратился он к Корделии. — Как он, годится?

Корделия смерила взглядом Грегори, пытаясь увидеть его глазами возможной избранницы. Лицо оставалось прежним, но ниже шеи это действительно был новый человек. Тело бугрилось мускулами, плечи, грудь и руки наводили на мысль о говяжьей туше, ноги теперь напоминали колонны — отнюдь не те спички, которые ее брат демонстрировал в пору совместных купаний. Корделия прикинула, когда ж это было в последний раз — ну, да, около пяти лет назад. С той поры, как Магнус покинул дом, Грегори ни разу не обнажался.

— Ну-ка, пройдись, — скомандовала она брату. — Иди к Мораге.

Грегори мученически вздохнул, развернулся и с грацией большой кошки зашагал к спящей женщине. Он взглянул на нее, и Корделия увидела, какие усилия прилагает брат, чтобы скрыть истинные чувства. Впрочем, не слишком успешно — нечто от незадачливого, вконец одуревшего сосунка проглядывало в его лице.

Следовало, однако, признать, что пока ему удается держать в узде эмоции. Корделию интересовало, как долго это продлится.

— Теперь обратно, — потребовала она.

Грегори обернулся, застыв на полушаге, как олень в прыжке.

— Отличное тело, — вынесла вердикт Корделия. — Не знаю, так ли он хорош в искусстве ухаживать за женщинами.

— В этом деле также необходимы тренировки, — вздохнул Джеффри. — А у нас здесь, боюсь, всего лишь одна кандидатура для спарринга.

— Ну, это не проблема, — сухо заметила Корделия. — При ее-то способности менять наружность!

— Достойное качество, — оценил Джеффри. — И кем же она была в последнюю вашу встречу, Грегори?

— Благородной девицей по имени Перегрина, — поведал тот. — За то, что она позволила себя совратить, ее бросили в лесу в качестве выкупа для разбойников.

Корделия возмущенно фыркнула, но Джеффри задумчиво нахмурился.

— Сдается мне, что в ее собственном прошлом было нечто, похожее на подобное судилище.

— Людям свойственно перекладывать вину за собственные грехи на свои жертвы, — Корделия искренне негодовала.

— Ага, как я и говорил — картинка из ее прошлого, — кивнул Джеффри.

— Вот уж не ожидал такой проницательности в тебе, брат, — удивился Грегори. — Мне казалось, ты не любишь задумываться.

— Только не в этом отношении, — Джеффри был серьезен. — Я очень хорошо изучил женщин в некоторых аспектах. Мне также ясно, что означает ее выбор собственного имени — Перегрина, и здесь вряд ли можно говорить о добром к тебе отношении, ведь другое значение этого слова — «сокол», «разновидность хищной птицы».

— Такая мысль приходила мне в голову, — согласился Грегори, — и я довольно долго был настороже и сохранял ментальную защиту.