Узник Неба - Карлос Руис Сафон

— Фермин, я назначу вам постоянную зарплату.

— Даже не заикайтесь.

Фермин отказывался принимать вознаграждение за услуги за исключением небольших нерегулярных ссуд на то, чтобы сводить Росиито вечером в кино, на танцы в клуб «Ла Палома» или же в парк Тибидабо. В зале кривых зеркал девчонка оставила ему засос на шее, который вгонял его в краску еще целую неделю. В том же парке развлечений, воспользовавшись уединением в самолете из пробки, летавшем кругами в игрушечном небе Барселоны, Фермин вновь обрел практическое подтверждение своей мужской состоятельности и вспомнил вкус наслаждения после того, как бесконечно долго был отлучен от шалостей мимолетной любви.

Однажды, отведав прелестей Росиито на верхотуре чертова колеса, Фермин подумал, что вопреки ожиданиям жизнь его в последнее время складывается почти счастливо. И ему сделалось страшно, потому что он знал, что безмятежности скоро наступит конец и крупицы покоя и радости растворятся бесследно раньше, чем увянет юное тело Росиито и огонь молодости потухнет в ее глазах.

Тем же вечером Фермин сидел в кабинете, дожидаясь возвращения Брианса после изнурительного марафона по судам, канцеляриям, прокуратурам, тюрьмам, а также тысячи унижений, которые ему приходилось молча сносить, чтобы получить необходимую информацию. Было почти одиннадцать вечера, когда в коридоре послышались приближавшиеся шаги адвоката. Фермин открыл дверь, и Брианс вошел, тяжело переставляя ноги и с тяжестью на душе, измученный как никогда. Он обессиленно рухнул в углу и обхватил голову руками.

— Что случилось, Брианс?

— Я только что из крепости.

— Хорошие новости?

— Вальс отказался меня принять. Меня заставили ждать четыре часа, а потом велели убираться. У меня отобрали разрешение на посещения и пропуск на тюремную территорию.

— Вам дали увидеться с Мартином?

Брианс покачал головой:

— Его там больше нет.

Фермин смотрел на адвоката непонимающе. Брианс помолчал несколько мгновений, подыскивая слова.

— Когда я уходил, вслед за мной выскользнул Ханурик и поделился тем, что знал. Гром грянул две недели назад. Мартин писал, как одержимый, день и ночь, почти не прерываясь даже на сон. Вальс почуял неладное и приказал Ханурику изъять уже написанные страницы. Потребовались усилия трех человек, чтобы связать Мартина и отнять у него манускрипт. Он исписал больше пятисот страниц меньше чем за два месяца.

Ханурик передал рукопись коменданту. Начав ее читать, Вальс разъярился.

— Полагаю, он ожидал увидеть нечто совершенно иное.

Брианс кивнул.

— Вальс читал рукопись ночь напролет, а наутро поднялся в башню в сопровождении четырех солдат. Он распорядился сковать Мартина по рукам и ногам, а потом вошел в камеру. Ханурик подслушивал через прорезь в двери и уловил часть разговора. Вальс неистовствовал. Он с ходу заявил Мартину, что очень разочарован его поступком, ибо дал ему ростки шедевра, а тот, пренебрегая инструкциями, сочинил какую-то бессмысленную чушь. «Не такой книги я ожидал от вас, Мартин», — твердил Вальс.

— А что ответил Мартин?

— Ничего. Он игнорировал коменданта, словно его и не было рядом. Такое пренебрежение вывело Вальса из себя. Ханурик слышал, как на Мартина посыпались пощечины и удары, но тот не издал ни единого звука. Дальше, по словам Ханурика, утомившись избивать и оскорблять Мартина, не удостоившего его ни словом, Вальс вынул из кармана письмо. Его прислал сеньор Семпере несколько месяцев назад, но тогда почту конфисковали. В конверт было вложено еще одно, прощальное письмо Исабеллы, которое она написала Мартину на смертном одре…

— Сукин сын…

— Вальс оставил Мартина наедине с этими посланиями, великолепно понимая, что самым худшим наказанием для него явится известие о смерти Исабеллы… По свидетельству Ханурика, прочитав письма после ухода Вальса, Мартин закричал, после чего целую ночь выл и бился в стены головой и колотил в дверь кулаками…

Брианс вдруг посмотрел на него, и Фермин, увидев выражение его глаз, присел рядом, положив руку на плечо молодого человека.

— Вам плохо, Брианс?

— Я его адвокат, — ответил Брианс дрожащим голосом. — Предполагается, что я должен был защищать его и вытащить оттуда…

— Вы сделали все, что в человеческих силах, Брианс. И Мартин знает об этом.

Брианс сокрушенно качнул головой.

— Я еще не закончил, — промолвил он. — Из рассказа Ханурика следует, что Вальс приказал не давать больше заключенному бумагу и чернила, поэтому Мартин начал писать на обороте страниц манускрипта, брошенного комендантом ему в лицо. Вместо чернил он использовал свою кровь, делая надрезы на руках и предплечьях… Ханурик пробовал поговорить с ним, успокоить… Но Мартин уже не хотел брать у него ни сигарет, ни кусочков сахара, который так любил, и даже не замечал его присутствия. Ханурик считает, что, получив весть о смерти Исабеллы, Мартин окончательно рехнулся и жил в аду, созданном его воображением… По ночам он громко кричал, и его вопли разносились по всем закоулкам крепости. Среди посетителей, арестантов и тюремного персонала поползли слухи. Вальс занервничал. Наконец однажды ночью он приказал двум своим конвоирам отвезти писателя…

Фермин проглотил комок в горле.

— Куда?

— Ханурик не уверен до конца, но, судя по тому, что ему удалось услышать, он думает, что Мартина отвезли в заброшенный особняк около парка Гуэль… Похоже, там во время войны убивали людей и хоронили тела в саду… Вернувшись, конвоиры доложили Вальсу, что приказ выполнен. Но Ханурик мне признался, что той же ночью слышал, о чем они говорили между собой, и что они явно были не в себе. В заброшенном доме что-то случилось. Выходило, что там побывал кто-то еще.

— Кто же?

Брианс передернул плечами.

— Значит, Давид Мартин жив?

— Я не знаю, Фермин. Это неизвестно.

Фермин закончил свой рассказ тихим, срывающимся голосом, в глазах его застыла боль. Воссоздание картины прошлого из этих тягостных и болезненных воспоминаний стоило ему невероятного напряжения и душевных сил. Совершенно опустошенный, он едва держался на стуле. Я налил ему остатки вина в бокал и смотрел с сочувствием, как он вытирал руками слезы. Я протянул ему салфетку, но Фермин не обратил на нее внимания. Остальные клиенты «Кан льюис» давно разошлись по домам, и по моим подсчетам время перевалило за полночь, но нас не захотели беспокоить, оставив одних в зале ресторана. Фермин в изнеможении смотрел на меня, словно рассказ о давних трагических событиях, о которых он молчал столько лет, отнял у него саму волю к жизни.

— Фермин…

— Я знаю, о чем вы хотите спросить. Ответ отрицательный.

— Фермин, Давид Мартин — мой отец?