Доктор Данилов в Крыму. Возвращение - Андрей Шляхов

Карту вызова Данилов заполнил в присутствии симулянтки, зачитывая ей вслух то, что писал. Когда дело дошло до слов «практически здорова, в госпитализации не нуждается», симулянтка криво усмехнулась и сказала:

– Простите, доктор. Зря побеспокоила вас и вашего Санчо Пансу. Готова заплатить штраф.

В подтверждение своих слов она потянулась к лежавшей на прикроватной тумбочке сумке, из которой недавно доставала свой паспорт. «Не мытьем, так катаньем!» – усмехнулся про себя Данилов и сказал, подражая незабвенному прапорщику Верещагину из «Белого солнца пустыни»:

– Я мзду не беру! Всего хорошего!

Из номера он намеренно вышел стремительным шагом и чуть было не сбил с ног одного из любителей газет, который стоял прямо у двери номера. Его напарник стоял чуть поодаль. Оба были без газет.

– Отбой! – скомандовал им на ходу Данилов.

Мужчины ничего не ответили.

– Что это было, Владимир Саныч? – спросил Юрий Палыч, когда они вышли к лестнице.

– Романтическая западня для одинокого главного врача, – не оборачиваясь ответил Данилов. – Капкан с двойной наживкой.

– Капкан, – повторил Юрий Палыч. – Но баба была хороша. Я бы даже сказал – возмутительно хороша. Теперь ночь спать не буду.

– Кто в этом сомневается? – усмехнулся Данилов. – Какой сон на дежурстве?

Оба сдержанно посмеялись.

Девушке за стойкой Данилов показал большой палец, давая понять, что все в порядке. Та улыбнулась в ответ. Данилов подумал, что если бы ему пришлось бы выбирать между сексуальной симулянткой и милой администраторшей, то он бы выбрал вторую. Приятная девушка. «Эк как тебя пробрало на фоне воздержания, Вольдемар! – пошутил над собой Данилов. – Того и гляди к Катерине клинья подбивать начнешь…».

– Ничего не получилось, потому что с ним был какой-то старый хрыч, – доложила Элле Аркадьевне Рыльская. – Я старалась изо всех сил, но не получилось. И от денег он тоже отказался.

Можно было верить в то, что Рыльская старалась, потому что в случае успеха она получила бы три с половиной тысячи долларов. Внушительная сумма для артистки ростовского молодежного театра, привыкшей играть лисичек и кошечек. Рыльская была настолько склочной особой, что ей не помогали в карьере богатые внешние данные. Режиссеры, продюсеры и прочие мужчины, могущие принять участие в ее судьбе, попросту боялись связываться с Майкой-Помойкой, такое прозвище было у Рыльской. Рыльской можно было верить, но Элла Аркадьевна все равно назвала ее «дурой» и велела завтра же убираться в Ростов. Зато на Исаеве она сорвала зло по полной программе. Приехала в пустой по воскресному дню департамент, напугав чуть ли не до полусмерти пьяненького охранника, вызвала из дома Исаева и, как только он вошел в кабинет, начала осыпать оскорблениями:

– Идиот! Кретин! …ак! Пентюх! Мать твою растак, олигофрен дебильный! Тебе что было велено, урод? Обеспечить одну простую вещь – чтобы этот … … … приехал в гостиницу один! Как ты, ишачья жопа, собираешься руководить станцией, если простого дела не можешь сделать?! Я организовала все «от» и «до», тебе же, хрен ты дубовый, надо было сделать только одно! И ты не сделал, гад такой!..

Если Элла Аркадьевна выходила из себя, то нелестные эпитеты сыпались из нее, как из рога изобилия. Такого сокрушительного разноса Михаил Маратович Исаев не получал ни разу за всю свою жизнь, несмотря на то, что его армейские начальники были далеко не ангелами. Некоторые сгоряча могли и в зубы дать. Но никто никогда не сверкал глазами так страшно, как Элла Аркадьевна! Ну – поорут, ну – обзовут всяко-разно, но сердце в пятки никогда не падало. А теперь упало и начало там болезненно ныть. Потому что армейские начальники, сколько бы они ни свирепствовали, не могли стереть Исаева в порошок. Не было за ним тогда ничего серьезнее разгильдяйства и мелкого воровства. А вот Элла Аркадьевна могла уничтожить. Иначе говоря, оформить лет на восемь рубить лес. Достойное завершение карьеры отставного майора, ничего не скажешь!

– Вот тебе должность, гнида! – Элла Аркадьевна показала нерадивому подельнику кукиш, но сочла, что кукиша ему мало, и следом показала bras d’honneur.[19] – Выгоню к чертям собачьим! … …! Я тебя человеком сделала, я тебя и убью! Дедис патахи дагапаре тавзе, бозишвили![20]

Дед Эллы Аркадьевны по матери был грузином, причем не простым, а потомком князей Ахвледиани. Аристократическое происхождение вкупе с интеллигентной внешностью не мешали дедушке Георгию быть страшным матерщинником. В присутствии маленькой внучки, своей любимицы, дедушка Георгий сдерживал себя и ругался только на грузинском, которого Эллочка не понимала. Часто повторяемые фразы накрепко врезались в память и всплывали оттуда в моменты наивысшего напряжения душевных сил. Как-то раз на пляже в городе Батуми юная Элла так отбрила двух приставучих местных оболтусов, что они бежали от нее в прямом смысле этого слова. Не иначе как решили, что по ошибке нарвались со своими непристойными предложениями на соотечественницу, выглядевшую чересчур блондинисто.

– Я снял фельдшера, Элла Аркадьевна, – сбивчиво залепетал бледный как мел Исаев, когда грозная начальница сделала паузу для того, чтобы отдышаться. – Все-все, как было велено. Это он, наверное, водителя на вызов потащил, не захотел сам и ящик, и аппаратуру таскать, я тут ни при чем…

– Как это «ни при чем»?! – взвилась Элла Аркадьевна, не успев отдышаться. – Я, что ли, по-твоему, должна вникать в детали, болван ты демобилизованный! Тебя, кстати, за что демобилизовали, …ак? По язве или по голове? Вижу, что по голове! Надо было все продумать и обеспечить!

– Как?! – окончательно растерялся Исаев. – Без водителя нельзя же…

– Значит, надо было дать такого водителя, который не стал бы таскать за ним аппаратуру! Хромого, слепого, не знаю какого! Это ты, идиот, должен знать! Боже мой, ну не могу же я одна за всех думать! Сил моих нет!

Элла Аркадьевна потянула руку к маленькому, но очень тяжелому сувенирному малахитовому глобусу, стоявшему у нее на столе. Исаев в ужасе втянул голову в плечи и вжался в кресло. Ему хотелось вскочить и убежать, но ноги были словно ватные.

На полдороге Элла Аркадьевна остановила руку, потому что ей стало жаль глобуса. Вдруг шар отлетит от подставки, а вещь ценная, можно сказать – раритет. Отстучав по столу кончиками холеных пальцев отрывок из хачатуряновского «Танца с саблями», Элла Аркадьевна сказала Исаеву:

– Радуйся, убогий, дам тебе еще один шанс. Только расходы, которые я понесла, придется компенсировать. Завтра принесешь сто тысяч! Рублей.

Авиабилеты из Ростова в Симферополь и обратно вместе с оплатой номера в гостинице и небольшим авансом Рыльской обошлись Элле Аркадьевне в тридцать тысяч. По пять тысяч аванса получили оба свидетеля. Но Элла Аркадьевна привыкла из всего извлекать выгоду и потому потребовала у Исаева не сорок, а сто тысяч. Шестьдесят тысяч – штраф за невыполнение обязательств, приведших к краху столь замечательного плана.