1Q84. Тысяча невестьсот восемьдесят четыре. Книга 1. Апрель-июнь - Харуки Мураками

Аомамэ закончила конспектировать, вернула подшивку газет на стойку. Затем прошла к стеллажу с литературой о музыке, сняла с полки фолиант «Композиторы мира», снова села за стол. И, раскрыв книгу, отыскала статью «Леош Яначек».

Леош Яначек родился в Моравии в 1854 году, а умер в 1928-м. В книге помещалась фотография. Голову Яна— чека покрывали буйные кущи седых волос без малейших признаков облысения. И даже формы черепа было не разобрать. «Симфониетта» была написана в 1926-м. Довольно долго Яначек жил в браке без любви, пока в 1917 году не встретил замужнюю женщину Камиллу, в которую влюбился без памяти. Взаимная любовь на исходе лет терзала его своей безысходностью. Но каждую встречу с Камиллой он стал обращать в музыку, каждый год сочиняя произведения небывалой силы и выразительности.

Как-то раз они с Камиллой гуляли в парке, где на открытой сцене проходил музыкальный фестиваль, и остановились послушать оркестр. В эти минуты, на пике чувств, Яначек и сочинил основную тему «Симфониетты». «В голове у меня все завертелось, — вспоминал потом сам композитор, — и словно облако чистого света окутало меня». В те же самые дни ему поручили написать гимн с фанфарами для большого спортивного праздника. Из этой мелодии для фанфар вместе с темой, пришедшей к нему на прогулке в парке, и родилась «Симфониетта». «Хотя само название и предлагало воспринимать ее как "маленькую симфонию", — писалось в книге, — структура произведения была совершенно нетрадиционной, а дерзкое использование медных духовых в сочетании со струнными Средней Европы выделило "Симфониетту" в неслыханный для того времени самостоятельный музыкальный жанр».

Аомамэ старательно переписала в блокнот все эти биографические и искусствоведческие подробности. Хотя ни одна из этих деталей так и не отвечала ей на главный вопрос: что общего существует — или могло бы существовать — между этой конкретной музыкой и ее личной жизнью. Выйдя из библиотеки, она отправилась по улице куда глаза глядят, то бормоча себе что-то под нос, то просто качая головой.

Конечно, все это не более чем гипотеза, рассуждала Аомамэ на ходу. Однако именно сейчас эта гипотеза звучит для меня стройнее всего. По крайней мере, она нужна мне, как утопающему соломинка, пока в голову не придет что-нибудь еще убедительней. Иначе меня просто вынесет к чертовой матери за круг по инерции. Чтобы такого не произошло, нужно обозначить те новые место и время, где я сейчас нахожусь. Зафиксировать их в сознании. Должна же я отделить этот новый мир, появившийся невесть когда, от мира, где полицейские разгуливали со старыми револьверами! А значит, это «невесть когда» следует как-то назвать. Даже кошкам с собаками нужны клички, чтобы их различали. Что уж говорить о старых и новых временах и мирах?

Назовем это тысяча невестьсот восемьдесят четыре. И запишем: 1Q84. «Q» — как английское Question. Кью! Для пущей сомнительности.

Не сбавляя шага, она кивнула.

Хочу я этого или нет, я влипла в это «1Q84» по самые уши. 1984 год, каким я его знала, больше не существует. На дворе — год 1Q84. Изменился воздух, изменился пейзаж вокруг. И мне катастрофически необходимо приспособиться к новому миру. Как животному, переселившемуся в новый лес. Новый пейзаж, новые правила. Хочешь выжить — привыкай как можно скорее.

Не доходя до станции Дзиюгаока, она заглянула в магазин грампластинок и попробовала отыскать «Симфониетту». Назвать Яначека популярным нельзя. Под его фамилией на полке обнаружилось всего три-четыре диска, из них лишь один — с «Симфониеттой». А также с «Пьесами» Бартока на стороне А. В исполнении Кливлендского оркестра под управлением Джорджа Селла. Считать ли это исполнение достойным, Аомамэ не знала, но выбирать не из чего. Купив пластинку, она вернулась домой, достала из холодильника «шабли», откупорила бутылку, поставила диск на проигрыватель, опустила иглу. Затем села на пол — и, потягивая хорошо охлажденное вино, вслушалась в музыку. Радостно и торжественно зазвучали фанфары. Те же, что она слышала в такси. Несомненно, те же. Аомамэ закрыла глаза и сосредоточилась. Исполнение таки было достойным. Только с ней ничего не происходило. Она просто слушала музыку — и все. Внутренностей не скручивало, и новых ощущений не появлялось.

Дослушав до конца, Аомамэ вернула пластинку в конверт. Оперлась спиной о стену, отхлебнула еще вина. И вдруг заметила, что у вина, которое пьешь в одиночку, почти не бывает вкуса. Она отправилась в ванную, умыла лицо, подровняла маникюрными ножницами брови, почистила уши.

Либо у меня не все дома, либо мир плавно сходит с ума, вновь подумала Аомамэ. Одно из двух. Но что именно — вот в чем загвоздка. Если пробка не подходит к бутылке, проблема в пробке или в бутылке? Как бы ни было, размеры не совпадают, и это факт.

Аомамэ прошла на кухню, заглянула в холодильник. В магазин она не ходила уже несколько дней, и продуктов почти не осталось. Она достала перезрелую папайю, разрезала ножом и съела, выковыривая ложечкой содержимое. Затем помыла три огурца и сжевала их с майонезом. Медленно, обстоятельно. И выпила стакан соевого молока. На этом ее ужин закончился. Не очень замысловатый, но для кишечника в самый раз. Что-что, а запоры Аомамэ ненавидела, наверное, больше всего на свете. Примерно так же сильно, как подонков-мужчин, избивающих собственных жен и детей, или узколобых фанатиков-фундаменталистов.

Поужинав, Аомамэ разделась и приняла горячий душ. Затем вытерлась и, стоя перед зеркалом в ванной, придирчивым взглядом окинула свое отражение. Упругий, подтянутый животик. Левая грудь слегка больше правой. Волосы на лобке напоминают плохо постриженное футбольное поле. Разглядывая себя нагишом, она вдруг вспомнила, что всего через неделю ей стукнет тридцать. Черт бы меня побрал, хмуро подумала Аомамэ. Веселенькое дело — встречать свой тридцатый день рожденья в безумном мире, которому даже названия толком не подобрать! Лицо ее перекосилось.

Тысяча Невестьсот Восемьдесят Четыре.

Вот куда ее занесло.

— Пересадка, — объявила Фукаэри. И снова взяла Тэнго за руку. Совсем как в прошлый раз, на подъезде к станции Татикава.

Всю дорогу, пока они выходили из поезда, а потом спускались и поднимались по лестницам на другую платформу, Фукаэри не выпускала ручищу Тэнго из своей ладошки. На взгляд со стороны — классическая любовная парочка. С солидной разницей в возрасте, пусть даже Тэнго и выглядел младше своих лет. И просто уморительной разницей в габаритах. Идеальное весенне-воскресное свидание.

Тем не менее в пожатии девичьей ладони Тэнго не чувствовал никакой нежности. Фукаэри сжимала его руку с одной и той же силой. В ее пальцах ощущалась профессиональная строгость врача, измеряющего пульс пациенту. Она словно хотела оставаться уверенной, что через их пальцы и ладони течет информация, которую не высказать словами. Если так, подумал Тэнго, их контакт получается каким-то односторонним. Может, девчонке и удавалось через пальцы прочесть что-либо в сердце Тэнго, но ее душа для него оставалась тайной. Да и ладно. Что бы она там ни вычитала, скрывать от нее свои мысли и чувства он и так не собирался.