Русская повседневная культура. Обычаи и нравы с древности до начала Нового времени - Татьяна Георгиева

На царский же праздник отменялись все общественные мероприятия, которые Стоглав именует «позорами», то есть зрелищами, будь то конные соревнования или казни.

Наряду с церковными праздниками по-прежнему отмечались языческие. Это и понятно. В быту москвичей, как и других русских людей того времени, оставалось очень много признаков двоеверия. Рядовые горожане пользовались в обиходе в основном языческими именами, лишь в редких случаях упоминая свое «молитвенное» имя Среди же языческих праздников первое место занимала Радуница. Вторник или суббота Фоминой недели (первой пасхальной) были посвящены почитанию рода. К началу марта, с которого некогда начинался новый год, и к началу каждого месяца были приурочены волхвования. «Труд (трут) полагают в древо, и то древо иже имать в обоих концах труд, концы полагают во два древа, и той огнь вжизают во вратех или пред враты домов своих, или пред торговищи своими сюду и сюду. И тако сквозе огнь проходяще с женами своими и с чады своими по древнему обычаю, волхвующее…» Волхвования категорически запрещались Стоглавым собором.

Многие христианские праздники по-прежнему сочетались с давними языческими традициями. О москвичах в Стоглаве сказано: «В первый понедельник Петровского поста в рощи ходят и в Наливки бесовские потехи деяти». Между прочим, в московских рощах, излюбленных местах гуляния, были установлены колеса, подобные нынешним «чертовым» (не такие большие, конечно), качели и карусели. От тех рощ остался топоним Марьина роща, а от Наливок, где был казенный кабак, — Спасо-Наливкинский переулок между Якиманкой и Полянкой.

Светским праздником был Новый год, который приходился надень Семиона Столпника, то есть 1 сентября. Прощание с летом и встреча зимы происходили на Соборной площади Кремля, где воздвигался помост для митрополита и великого князя, которые поздравляли и благословляли горожан.

С праздниками, с застольем связано появление у русских понятия братчины. В незапамятные времена за столом использовали большую деревянную чашу — братину, передавая ее по кругу всем участникам застолья. На чаше были надписи поучительного характера: как пить, как следует при этом вести себя. Например: «Не винно вино, винно пьянство». Позже братину стали делать из меди, она стала полуведерной чашей. В ней разносили пиво на всю братию и разливали по чашкам и стаканам.

Отсюда и пошла братчина, или складчина, — праздники с общим столом. Они были популярны у крестьян на Масленицу, на Кузьминки (первые дни ноября), в михайловщину, николаевщину, 6 сентября и 6 декабря, — это все языческие праздники. Обруселая мордва и другие чудские народы тоже любили братчины: в эти дни в огромных чанах, поставленных за селом, в овраге близ воды, варили за общий счет пиво, стряпали яичницу, гуляли, плясали и пили.

Интересно, что были не только общие или чисто мужские братчины, но и чисто женские. На Кузьму и Демьяна, 14 июля, успевали не только справиться с огородом, накосить, выполнить всю домашнюю работу, но и отметить свой праздник — летние Кузьминки. Это был чисто женский праздник с хождением в гости, обязательной растительной пищей, которую готовили и собирали вскладчину, с пивом, разговорами и песнями.

Чаша-братина со временем забылась, а сам чисто русский принцип — устраивать праздники вскладчину прошел через века нашей истории и бытует у нас и сейчас. Не умерло и братание, свойственное русским людям в годины испытаний, когда прощают все обиды и единятся душой.

Рядом с собором Василия Блаженного на Красной площади расположено Лобное место, возведенное в 1534 году, — это была трибуна средневековой Москвы. В старину с него читались указы (это делали специальные глашатаи, которых на Руси называли «бирючи»), обращались к народу цари и патриархи. Рядом с Лобным местом производились казни.

Сама же Красная площадь была местом оживленной торговли, которая не прекращалась даже во время Великого поста, хотя пост и накладывал определенные ограничения на торговлю мясом, солониной, птицей, дичью, рыбой, молоком, коровьим маслом и книгами светского содержания, которые, как видим, приравнивались к скоромной пище, считалось не только незаконным, но и стыдным. Общественное мнение в этом вопросе полностью совпадала с официальной точкой зрения, что бывало далеко не всегда. Тех, кто пытался торговать в пост пирогами с мясом, выдавая их за постные, отлавливали и сначала нещадно лупили всем миром, а потом еще и сдавали на «государев правеж».

Рождественский пост был менее строгим и торговли не касался, иначе московский мясной рынок рухнул бы в одночасье — скотину забивали и продавали с октября по декабрь. Венецианец Амбросио Контарини описывает такую картину торговли в Рождественский пост: «Когда река Москва покрывается крепким льдом, купцы ставят на этот лед лавки и, устроив таким образом целый рынок, прекращают почти совсем торговлю свою в городе. Любо смотреть на это огромное количество мерзлой скотины, совершенно уже ободранной и стоящей на льду на задних ногах!»

Но торговали на Москве, разумеется, не только в пост и не только мясом. Вся торговля была строго регламентирована. Для крупных оптовиков отводились гостиные дворы, для розницы и мелкого опта — специализированные рынки, где торговали «всяким ремеслом отдельно». В рядах специализация тоже соблюдалась строго. Например, в «обжорных» рядах убоиной (свежим мясом) торговали на скамьях, готовой едой и полуфабрикатами (солониной, копчениями) — в шалашах, рыбой и овощами — на столах.

Особым спросом пользовалась деревянная посуда. Она широко использовалась в быту, преимущественно простым людом, и поэтому производилась в больших количествах. Тысячи кустарей били баклуши, то есть кололи чурбачки липового дерева на заготовки для мастера-ложкаря. Работа эта считалась пустячной, ее выполнял обычно подмастерье. Потому она и стала образцом не дела, а безделья — бить баклуши. Конечно, все познается в сравнении, и бить баклуши казалось легким лишь в сравнении с крестьянским трудом.

Ограничивая проведение светских зрелищ, в особенности при участии скоморохов, церковь заботилась об организации собственных действ, вовлекая в них городское население.

Большая роль в этом отводилась церковной музыке. При каждом храме существовала собственная станица — так именовалась капелла из четырех-пяти человек. Певчих же официально часто именовали «дьяками», чему не надо удивляться — они были на положении государственных служащих, и в качестве содержания им полагались хлеб, овес, соль, мясо, сукно или взамен деньгами 48 алтын, а в праздники еще что-то сверх этого

Самой большой станицей была митрополичья, которая по количеству «певчих дьяков» конкурировала со станицами великокняжеской и царской. При дворе существовало одновременно четыре — шесть станиц. Известно имя самого знаменитого «распевника» — это крестьянин Иван Нос. Традиция царской станицы восходила ко временам Василия III, который очень любил пение.

Наряду с церковной и народной музыкой в Москве звучала и военная музыка, исполняемая на барабанах, трубах, дудках. Военные музыканты участвовали в разного рода торжественных церемониях. В конце XVI века Москва познакомилась с иностранными музыкальными инструментами. Джером Горсей привез в подарок Борису Годунову разновидность клавесина — вёрджинал, богато отделанный золотом и финифтью. Зеваки толпились у годуновского дворца, из окон которого неслись неслыханные прежде звуки. А в Смуту вместе с Лжедмитрием I до Москвы добрались «польские хоры», численностью до ста человек, исполнявшие польские народные песни.