Глаз сокола - Мишель Пейвер

Дверь со скрипом отворилась от одного легкого прикосновения. Снаружи занимался тусклый серый день, но в покоях царила тьма. Пирра ни разу сюда не заходила и боялась, что явится дух Яссассары и прогонит ее.

«Не думай о Гиласе», – велела она себе, запирая двери. Но мысли о нем не шли из головы. Мальчик сказал, что устроит ловушки для Воронов, а она второпях объяснила, где что находится. Расстались они у подножия лестницы. Все произошло так быстро! Даже толком попрощаться не успели.

«Не думай про Гиласа. И про Разбойницу не думай, и про Эхо. Былого не вернуть. Думай о настоящем».

Один раз Пирра видела, как мать проводила Мистерию, но тот обряд был гораздо проще. А то, что предстоит совершить ей, не похоже ни на один ритуал. Не будет ни прыжков через быка, ни жертвенных волов и баранов, ни толпы зрителей. Эта Мистерия сохранилась с древних времен, когда боги требовали человеческой крови.

Пирра нашла жаровню и поднесла к дровам факел. Заплясали языки пламени, и Пирра вздрогнула: в их свете она разглядела, что для Мистерии все готово. Не хватало только ее.

Зеленая стеклянная миска с ладаном, блюда из слоновой кости с толченой землей, сосуды из горного хрусталя со священными маслами… Тут Пирра сообразила, что в противоположной части Кунису, на Западном балконе, ее уже ждет вторая жаровня и алебастровая раковина, чтобы призывать Богиню.

На сундуке разложены богатые одеяния, окрашенные в кефтийский пурпур. При одном взгляде на них Пирру бросило в дрожь. Ткань до сих пор сохраняет очертания тела матери. Наверное, Яссассара уже собиралась начинать обряд, когда ее сразила Чума, – или Верховная жрица предвидела, что сюда придет ее дочь.

Вдруг все существо Пирры взбунтовалось: «Я не обязана проводить Мистерию! Я ведь даже не уверена, получится у меня или нет! Почему я должна жертвовать жизнью, когда не знаю, сумею ли вернуть Солнце? Нет, не буду! Разыщу Гиласа, и убежим вместе…»

«И что потом? – спросил внутренний голос. – Отсидишься где-нибудь, пока Кефтиу скудеет и умирает?»

Перед мысленным взором Пирры снова встала девочка из пещеры. Эти люди выживают из последних сил, еле-еле борясь с голодом и отчаянием.

Стиснув зубы, Пирра налила в порфировую ванну морской воды из кувшина, торопливо разделась и совершила омовение. Когда Пирра вплетала в волосы золотую проволоку, зубы у нее стучали. Девочка уложила волосы кольцами, оставив семь прядей спадать по спине.

В каждом из блюд из слоновой кости она смешала масла гиацинта и мирры с разноцветными порошками из разных камней, а потом раскрасила себя всю: белый гипс – на лицо и тело, красная охра – на ладони и ступни. Вот так. Это символ кефтийской земли.

А Морем будет тяжелая юбка Яссассары, окрашенная кефтийским пурпуром, и облегающий лиф с открытой грудью. Пирра обернула вокруг талии шелковый пояс из священного материала, виссона, и завязала его узлом. Виссон делают из красно-золотых нитей, которые добывают из огромных раковин. Пирра опрыскала свое одеяние маслом морской лилии и постаралась не думать о том, почему ее открытый лиф обнажает сердце: чтобы вонзить туда нож.

Потом пришла очередь символов неба: Пирра надела ножные и ручные браслеты и серьги с резьбой в виде священных птиц. Дрожащими руками девочка взяла принадлежавший матери огромный воротник, символизировавший Солнце, и водрузила его на шею. Тяжелый воротник холодил кожу.

Гипс на лице Пирры уже застывал. Коснувшись щеки, она не нащупала знакомый бугорок шрама. Земля Кефтиу скрыла его, сделав облик Пирры безупречным: у сосуда Богини не должно быть изъянов.

Снизу приглушенно долетали вскрики Эхо. Затем раздался сердитый голос Гиласа. Пирра зажмурилась. Ей нельзя о них думать. Гилас позаботится об Эхо. Научит ее охотиться.

Взяв кисточку из шерсти с кончика беличьего хвоста и стараясь не смотреть в глаза своему отражению в принадлежавшем матери бронзовом зеркале, Пирра накрасила ресницы хной, смешанной с маковым соком. Теперь она сможет видеть глазами Богини. Затем Пирра покрасила красным кончики ушей и губы, чтобы слышать ушами Богини и говорить Ее голосом.

Девочка застыла. Теперь не хватает только одного.

В открытой шкатулке из черного дерева лежал нож. Серебряный, на лезвии изображены черные волны, а через них перепрыгивает голубой дельфин. Пирра не могла заставить себя дотронуться до этого предмета. Как только она возьмет его в руки, пути назад не будет. Пирра должна спуститься в Зал Шепотов, обвить руки священными змеями и пробудить богов подземного царства…

Спуститься на Главный двор, оттуда подняться в Верхнее святилище и жечь ладан для небесных богов…

И наконец, подуть в алебастровую раковину, умоляя Богиню вернуть Солнце. А потом занести над собой нож и завершить Мистерию.

Послышались шаги: это Гилас побежал наверх.

Пирра взяла нож и убрала его в позолоченные ножны на бедре. Она не стала окликать Гиласа. Если Пирра еще раз его увидит, у нее не хватит духу довести начатое до конца.

Гилас остановился возле двойных дверей, толкнул их, и они со скрипом распахнулись.

– Гилас, не ходи сюда… – не оборачиваясь произнесла Пирра.

Но в покои ворвался не Гилас, а Теламон.

На секунду Теламону показалось, будто с настенной росписи сошла одна из нарисованных богинь.

Но нет, перед ним Пирра – и в то же время не она. Загадочная и неприступная жрица одета в узкий открытый лиф и струящуюся юбку цвета давленого винограда. В волосах извиваются золотые змеи, кожа сияет потусторонней белизной. Черные глаза взирают на Теламона холодно, без страха. Он даже дотронуться до нее не посмеет, и Пирра это прекрасно понимает.

– Тебе здесь не место, – ровным тоном выговорила она. – Уходи, пока не поздно.

Ее тон прозвучал так властно, что у Теламона по коже побежали мурашки.

– Я пришел забрать свое, – хрипло выдавил он. – Отдай мне кинжал.

Пирра раскинула руки в стороны, и подол ее юбки разлетелся, распространяя вокруг пьянящий аромат.

– У меня его нет.

– Я тебе не верю.

– Это не моя забота. Уходи, пока цел, Ворон.

Теламон ощетинился.

– Я внук Короноса, в моих жилах течет такая же благородная кровь, как и в твоих.

Алые губы Пирры растянулись в улыбке, от которой у Теламона запылали щеки.

– Ты акиец, – произнесла она. – Когда мы, кефтийцы, совершали жертвенные возлияния вина на Главном дворе, вы еще жили в пещерах.

– Гилас тоже акиец.

– Странно, правда? Он пастух, ты сын вождя, однако он воплощает собой все лучшее, что есть в Акии, а ты – все худшее.