Дом яростных крыльев - Оливия Вильденштейн

вот бабушка была точно так же шокирована тем, что на меня не действуют ни железо, ни соль.

— На тебя не действует соль? Все наши клятвы…

— Мне не нужна соль, чтобы сдерживать свои обещания, Фибс. Особенно те, что я даю своим друзьям.

Ощущение ледяного холода спускается вниз по моей спине, точно след от растаявшей сосульки.

— Ты же всё ещё мне друг?

Он закатывает свои покрасневшие и опухшие глаза.

— Что за дурацкий вопрос?

Моё сердце издает тихий стук облегчения.

— Не могу поверить, что на тебя не действует соль. Боги, Сиб… Погоди. А она знает?

Я качаю головой.

— Не знает никто, кроме бабушки, ну, и мамы, но я не уверена, что она понимает.

Фибус всё смотрит и смотрит на мою кровоточащую руку, после чего щёлкает языком и развязывает узел на своём платке. Оторвав от него кусок ткани, он вытирает им мою руку, после чего туго его затягивает, чтобы остановить кровь.

— Хвала Котлу, что я не позволил тебе коснуться обсидиана.

— Он оцарапал мои костяшки.

Его лицо, которое немного порозовело, снова бледнеет.

— Как быстро… — я облизываю губы, — он начинает действовать на тело?

— Кровь человека становится чёрной за считанные минуты.

Он крутит мою руку из стороны в сторону. Проверяет каждый мой палец.

— Я… — он сглатывает. — Я не думаю…

— Что я человек?

— Я не знаю.

Его взгляд останавливается на мне на несколько мгновений.

— Если только ты… Да, должно быть, это так. Значит, это не обсидиан. Должно быть, эбонитовое дерево или мрамор.

Он пожимает плечами.

— Они похожи.

Разве? Неужели нет никакой разницы между камнем и деревом?

Пока он занимается мной, я отгоняю свои опасения, и стараюсь сосредоточиться на том, как же мне повезло иметь такого друга, как Фибус.

Он просовывает конец ткани под импровизированную повязку. Между его светлыми бровями залегла складка, которая контрастирует с его гладкой кожей.

— Может быть, мы ошибаемся, и ты не человек?

— А кто тогда?

Он смотрит на меня сквозь свои длинные светлые ресницы.

— Дитя змея.

— Дитя з… — я фыркаю. — Чёрт, ты думаешь, что у моей мамы были интимные отношения с животным?

— Может быть Агриппина любила такое?

Уголок губ Фибуса приподнимается.

— Фу, Фибус. Фу.

Мерзкий образ змея, совокупляющегося с человеком, встает у меня перед глазами. Я содрогаюсь.

Фибус ухмыляется.

— Ты бы видела своё лицо.

Я хмурюсь.

— Ты только что предположил, что моя мать спала со змеем, Котел тебя побери. Как, по-твоему, я должна была отреагировать?

Он запрокидывает голову и смеётся, а я качаю головой, отчаянно пытаясь развидеть образ, который вызвали его слова.

Между приступами смеха, Фибус отращивает очередную лиану, которая обвивает оставшийся шип. Как и в прошлый раз, он заставляет её вытягиваться, пока та не вырывает шип.

— Если ты наполовину змей, твоя жизнь будет длиннее.

Прежде чем птица успевает рухнуть на пол, я осторожно ловлю её за крылья, стараясь не задеть шипы.

— Я не полузмей.

— Это не самая ужасная в мире вещь.

Я опускаю ворона, чтобы мой сердитый взгляд произвел на Фибуса должный эффект.

— Моя мать не спала с животным.

— Хм-м…

— Хватит. Хватит это представлять.

Я тащу железную реликвию к двери.

— Не забудь золото, — бормочу я.

Фибус подходит к полке, хватает горсть монет, большинство из которых золотые, и сует их в карман.

— Это слишком много. Разве они не заметят?

Он жестом указывает на полки.

— А ты как думаешь, пиколо серпенс?

— Думаю, будет лучше, если твоё новое прозвище не закрепится за мной?

— Или что? Ты свистнешь своему папочке и попросишь его бросить меня в расщелину?

И хотя я не верю в то, что имею отношение к змеям, я задираю подбородок и выдаю:

— Я свистну своему брату-змею и заставлю его утащить твою задницу прочь.

Он улыбается, просовывает ногу в дверь и приподнимает сумку. А затем широко её раскрывает, чтобы я смогла засунуть туда птицу.

— Ты же не думаешь, что я наполовину змей?

— Нет, не думаю.

— Значит, человек?

Он вздыхает.

— Надеюсь, что нет. Жизнь без тебя не будет такой же увлекательной.

— Потому что тогда твои дни разграбления хранилищ слишком скоро закончатся?

Его глаза сверкают, как у той статуи, которую мне удалось запихнуть в сумку.

— Точно.

Он надевает лямки сумки на плечи, после чего широко раскрывает дверь и придерживает её для меня.

— Воровать гораздо увлекательнее вдвоём.

Я почти говорю ему, что мне надо собрать ещё четырёх воронов, но прикусываю язык. Я и так уже его впутала, и хотя его заострённые уши подтверждают то, что он чистокровный фейри, даже им можно нанести телесные повреждения. А я не смогла бы жить с мыслью о том, что с ним что-то случилось из-за моего желания сидеть на троне рядом с Данте.

— Не могу поверить, что ты был готов отрубить мне руку, — говорю я ему, в то время как наши шаги стучат по полированным полам его нелепого особняка.

— Не напоминай.

Он морщит свой орлиный нос, обхватывает меня рукой за плечи и прижимает к себе.

— Но я бы это сделал, потому что ты безумно мне дорога, Фэллон Росси, кем бы ты, чёрт возьми, ни была.

Так кто же я, чёрт возьми?

ГЛАВА 23

Когда мы подходим к контрольно-пропускному пункту между Тарекуори и Тарелексо, Фибус плотнее прижимает руку к сумке, чтобы скрыть то, что находится внутри неё. Мы положили объёмное платье поверх ворона и расположили мои ботинки вдоль его крыльев, чтобы замаскировать их странную форму, и всё же пот проступает у меня на лбу и начинает стекать по шее.

Если бы я пересекала мост в одиночку, да ещё вместе с тяжелой сумкой, набитой красивыми одеждами, меня бы остановили и обыскали. А вот Фибус, вероятно, проскользнет мимо стражников, как рыба по воде.

По крайней мере, я на это надеюсь.

Он склоняется губами к моему уху.

— Фэллон, я, конечно, признался тебе, что не стал бы раздумывать и отрубил бы тебе руку, если бы ты была отравлена, но я буду очень тебе благодарен, если ты не станешь отрывать за это мою руку.

— Что?

— Ослабь хватку, Капелька.

Он кивает на мою руку, которой я сжимаю закатанный рукав его туники.

Я разжимаю кулак, широко растопырив пальцы.

— Прости.

— Я бы хотел пригласить ещё одного мужчину в нашу постель сегодня вечером. У тебя есть кто-нибудь на примете, моя сладкая?

Я растеряно моргаю, глядя на своего друга, но потом замечаю блеск в его глазах.

Тот же самый стражник преграждает нам путь, взгляд