Трагедия на Неве. Шокирующая правда о блокаде Ленинграда. 1941-1944 - Хассо Г. Стахов

Так выглядят записи бывшего радиста Николая Никулина, профессора искусствоведения из Санкт-Петербурга, хранителя нидерландской живописи Эрмитажа. О том, что его до сих пор не отпускают события в районе Погостья, свидетельствует еще одна статья, в которой он ссылается на то, что в начале 1942 года там погибло солдат больше, чем в битве народов под Лейпцигом в 1813 году. А под Спасской Полистью и Мясным Бором — основных артериях снабжения в Волховском котле; под Гайтолово, Тортолово, Карбусселью и Рощей Круглою («Нос Венглера») — на восточном фланге немецкого «Бутылочного горла», а также у оборонительного рубежа Синявино погибло гораздо больше советских солдат, чем потеряли американцы за всю вьетнамскую кампанию или русские за десять лет войны в Афганистане. На Киришском плацдарме погибло больше немцев, чем за весь их польский поход в 1939 году. А на Невском пятачке на каждый квадратный метр приходится 17 погибших.

Поэтому нет ничего удивительного в том, что осенью 2000 года в Сологубовке под Мгой было открыто немецкое солдатское кладбище, где предусматривается захоронить около 80 000 погибших. На церемонии открытия русский музыкант играл на трубе в честь погибших солдат мелодию известной немецкой песни «У меня был товарищ».

Напрашивается вопрос: а как сегодня выглядит бывший район боевых действий Погостье? Он волнует также и Хенрика Бирса из Эмдена, бывшего связного 1-го батальона 333-го полка 225-й пехотной дивизии. Вирс занимал позицию вместе со своей 1-й ротой у Погостья как раз напротив Николая Никулина. В конце ноября 1996 года бывший кораблестроитель и электрик совершил на пароме поездку в Санкт-Петербург с целью посетить места боев. Вот какие записи он оставил после своей поездки:

«В Рамцах, деревне, находившейся в западной части бывшего места наступления на Погостье, мы стали искать тех, кто жил здесь в то время. Нас проводили к старушке, которая, как мы узнали, потеряла в войну глаз. Я показал ей фотографии жителей ее деревни, сделанные мною в 1942 году. На одной из них она узнала себя, в ту бытность молодую и здоровую. Нас пригласили в ее дом и приняли с безграничным русским гостеприимством. Мы узнали, что эта женщина во время налета русской авиации лишилась не только глаза, но была также тяжело ранена в руку. Немцы доставили ее в полевой госпиталь в Тосно, где ей была сделана операция и проведено последующее лечение.

Наше намерение посетить Смердыню и Басино потерпело неудачу. От обеих деревень не осталось ни дома, ни даже сарая.

Тогда мы поехали на электричке в Погостье. Было странное чувство, когда я в темное зимнее утро вступил на землю, где мы, молодые солдаты, 54 года назад встретились после многодневного переезда из теплой Франции со столь большой опасностью и смертью. На 300-метровой платформе железнодорожной станции Погостье имелось лишь одно неосвещенное здание. После того как мы энергично постучали, открылась железная дверь. Молодая женщина впустила нас. С помощью переводчицы я объясняю ей наше намерение увидеть места бывших зимних боев, так как сам принимал в них участие. Она соглашается без каких-либо возражений. Время уже девять часов тридцать минут. Утренние сумерки уступили место серому дневному свету. Мы идем вдоль железнодорожного полотна в направлении Шалы. Где-то за горизонтом должны быть Кириши на реке Волхов.

Мы видим следы большой воронки. Здесь, у железнодорожного полотна, русские саперы взорвали тогда мощный заряд. Отчетливо виден светлый песок, лежащий в виде полукруга с каждой стороны насыпи. Тогда красноармейцы разместили здесь два пулемета позади края воронки. Мы, фрицы, должны были преодолеть заграждение фронтальной атакой. О том, что было дальше, вспоминать не хочется…

От немецких позиций не осталось никаких следов. Они были созданы как на самом железнодорожном полотне, так и под ним, и сегодня уже заровнялись землей. Но вот там видны русские позиции — широкие, глубокие окопы, вырубленные в замерзшей земле в нижней части насыпи. Само собой разумеется, мы не могли их тогда видеть. И тем не менее зачастую мы располагались напротив их окопов на расстоянии всего лишь от восьми до десяти метров. Сколько же солдат здесь погибло от прямого выстрела в голову! Среди них был и мой друг Ганс Отто, который скончался 27 января 1942 года, когда „Иван“ четырнадцать раз безуспешно бросался в атаку через железнодорожное полотно. А у нас постепенно заканчивались боеприпасы. А затем мертвые и много раненых. У русских, которые покидали свои укрытия, чтобы сбросить нас с насыпи, положение было еще хуже. Всю ночь напролет раздавались отчаянные крики раненых, зовущих санитаров на помощь. К утру они стали стихать и, наконец, вообще прекратились. А к нам в конце концов поступили боеприпасы, и даже офицеры вынуждены были всю ночь таскать ящики с патронами и снаряжать пулеметные ленты. Затем наступил перерыв на один час. А потом вновь на боевой пост. Мы должны были смотреть также и назад, на дорогу, соединяющую Погостье со „звездой Мерседес“. Там находился перекресток, названный на схемах так из-за своей конфигурации. Позднее эта дорога стала последней для многих немецких солдат.

8 февраля 1942 года красноармейцы прорвались через железнодорожные пути станции Погостье. Пришлось создавать опорные пункты на левом фланге. А 10 февраля мы заметили, что каждые два дня у нас стал появляться новый командир роты.

Я получил приказ войти в состав одной из групп, оборонявших опорный пункт у дороги между Погостье и „звездой Мерседес“, имевшей жизненно важное значение. Я даже не успел хорошенько осмотреться, как неожиданным ударом каска была сбита с моей головы. В тот момент я ослеп и оглох. Обильно лилась кровь. Поэтому меня направили в госпиталь в Тосно. Там установили, что мой случай — это мелочь, то есть мне повезло. Удалили маленький осколок из глаза и смазали царапины от земли, камней и льда. Через десять дней я снова был в строю среди своих сослуживцев.

А что здесь сегодня? Мы молча идем вдоль железнодорожного полотна. Я все еще пытаюсь выйти на дорогу, по которой доставлялись предметы снабжения, и к тому месту, где мы в спешном порядке хоронили своих погибших товарищей. Это было у опорных пунктов № 1 и № 2. К сожалению, наш поиск оказался безуспешным. Вся местность находилась либо под водой, либо была настолько заболочена, что, отойдя от насыпи на десять метров, тут же приходилось заворачивать обратно. Из-за низко опустившихся облаков почти не было возможности делать фотоснимки. Но, в отличие от 1942 года, сейчас стояла мертвая тишина. Лишь время от времени невдалеке грохотал проезжавший мимо поезд. По дороге в Кириши я смог из окна электрички увидеть нашу бывшую позицию у Шалы. А на другой стороне в бывшем расположении советских войск видны были болота вокруг Оломны. Но это уже не те непроходимые топи. Сейчас они поросли низенькими березками».

«Природа все может скрыть. А вот от памяти не спрячешься». (Хенрик Вирс скончался в 2006 году в возрасте 85 лет. — Ю. Л.)

Удалось ли немцам ликвидировать опасность окружения в районе Любани? Да нет, на это не похоже, так как если на южном направлении волховских боев оно все-таки предотвращено, то на севере русские войска с каждым часом приближаются со стороны Погостья к шоссе Ленинград — Новгород. Пожалуй, немцы вскоре действительно могут попасть в котел окружения. Исход боев балансирует на лезвии ножа. Будет ли Сталин вводить теперь оставшиеся резервы? Нет, этого он не делает. Но он принимает решение послать на арену кровавых боев одного из наиболее способных своих военачальников, генерал-лейтенанта Андрея Андреевича Власова. Ему поставлена задача разгромить немецкую 18-ю армию.