Точку поставит сталь - Андрей Евгеньевич Фролов

И всё же взрывы за кормой стихали, как и трескотня супрессорных очередей.

Спустя пару кварталов и вовсе стало казаться, что никакого противостояния нет, а малочисленность чу-ха на улицах и у подъездов объяснялась чем-то иным, не настолько зловещим, как ввод ракшак в жилые районы.

А ещё через двадцать минут наша скромная колонна из двух фаэтов миновала кольцо старинных фабрик. Прошла проверку на усиленном блокпосту, на почтительной скорости подползла к куполам Пузырей.

Я смутно помнил, как прощался с сопровождающими «Жёлтыми котелками», желал им удачи и благодарил… как пронёсся мимо встречающего Винияби Шау с его шикарными складками многочисленных подбородков… как летел по коридорам, почти не обращая внимания на указатели, двигаясь по памяти и наитию… и в себя пришёл только на пороге комнаты, лицом к лицу с Ч’айей.

Девчонка стояла у стола с консолью, правой рукой вцепившись в спинку кресла так, что посветлели костяшки. Я охнул, вздохнул, сделал робкий шаг вперёд.

Она улыбнулась, тоже подалась ко мне, и обняла… но не жарко, без огненного пульса Куранпу, а бережно и нежно, как обнимают хорошего друга после долгой разлуки.

— Куо-куо, детка.

По всем канонам качественного драматического шоу тут должна была заиграть торжественная, отчасти надрывная и проникновенная музыка. Но в жизни так не бывает, даже у самых талантливых мемоморфистов.

За порогом по-прежнему не было ничего, кроме протяжных сирен на дальнем фоне; кроме перебранок криитов, всё ещё зашивающих бреши после штурма кукуга; кроме командных окриков Когтей, в шлюзовых залах приводящих воинство в боевую готовность.

— С возвращением, Ланс…

Прокашлявшись, я заставил себя отпустить её. Отстранился. Улыбнулся как можно безмятежнее, и бросил с нарочитой ленцой:

— Прости, малышка, вышло чуть дольше, чем я рассчитывал, но…

А затем воспоминания о разговоре с рыжими борфами из «Восьмого цвета радуги» навалились на меня грудой кирпича. Придавили, вышибли дух, заставили вспомнить о страшном.

— Он здесь⁈ — выпалил я.

И, вероятно, что-то в моём лице изменилось — Ч’айя вздрогнула, нахмурилась, а на лбу проступил знакомый тревожный росчерк.

— Нет. Ушёл примерно час назад. Но оставил условную копию самого себя. Она следит и помогает, хоть и без прямого контакта с его/их ядром.

Я поднял голову к потолку. Дурацкий, совершенно лишний жест, но после нескольких разговоров с невидимым джи-там я уже не мог избавиться от привычки.

— Значит, ты слушаешь и смотришь?

— И веду записи, которые проанализирую сразу после возвращения к стержневому присутствию, — как ни в чём не бывало подтвердил призрак фер вис Кри через системы комнатной консоли.

— Отлично. Как только ты вернёшься в себя, нужно срочно принять меры!

Я сбросил рюкзак, пальто и постарался не думать, как благоухаю после бесконечной погони за рулями фаэтона.

— Сейчас мне понадобится помощь пробиться через помехи! Вы тоже слушайте!

Постучав по гаппи, я перебросил звук на динамики консоли. Выбрал ячейку Аммы и выслал ей ещё одно приглашение к разговору. Если автономный дубликат Диктатиона и помогал, то делал это незаметно, но чистоту сигнала всё же держал.

А вот отвечать мне сестрёнка вновь не торопилась — то ли перевела «болтушку» в режим полного спокойствия, то ли дулась, что я так и не встретился с ней за последние двое суток. Хотя, конечно же, обещал.

Ругнувшись, я забрал приглашение и перешерстил базу до ячейки Чихри Белохвоста. Тот, конечно, сразу откликнулся, но я не позволил дистант-пилоту вставить и слова:

— Так, пунчи, слушай очень внимательно и не перебивай! — Я взглянул на Ч’айю, словно призывая присоединиться к беседе и намекая, что сказанное её действительно заинтересует. — Я говорил с «ВЦР», почти со всеми. Твою мамку под хвост, Чихри, это оказались не слухи! Тише, помолчи! Да, это правда, ублюдки впрямь готовят *бучее самовыпиливание на добрую половину гнезда… Я пока не придумал, как им помешать, но ты обязан любым способом связаться с дочурками и остановить их. И всех, кого они смогут предупредить, сисадда⁈ На концерт ходить нельзя! И слушать этих сукиных детей тоже нельзя, ты…

— Да угомонися ты, терюнаша! — наконец вставил Чихри, повысив голос и даже прикрикнув. — Разошёлся прямо, разошёлся… Ты неужлито совсем не в курсях? Или не твоя работа ваще?

— В курсе чего?

Я уставился мимо Ч’айи, вдруг ощутив неприятный укол в груди.

— Какая работа?

— Яри-яри, бледножопик, ну ты дал! Скромничаешь, бесяка!

Белохвост неожиданно хохотнул, что показалось настолько неуместным, что теперь у меня оледенела ещё взмокшая спина. А ещё мне показалось, что обеспокоенный папашка-пилот изрядно пьян.

— Вруби любой исправский прокламаторский станц, пунчи. Найди поток получасовой давности, сисадда? Эй, терюнаши, «вексель» погашен, сисадда? Если верить мицелистам, то ты ток по билетам спас сто восемьдесят шесть тыщь хвостов, сисадда? И ещё полтора мильона с площадей со свето-струнными полотнами, ну. Про «миц-блиц» ваще молчу, там без счёта, но она чот барахлит не по-детенышевски… Выродки ж во всём сознались, яри-яри! Конеч, перед упаковкой суки успели кой-чего накричать мицелистам, и кой-кто в гнезде точно на их приказы присядет, но это не сравнить, сисадда⁈

Он тараторил что-то ещё. И ещё, всё столь же сбивчиво и грязно.

А я пялился в угол комнаты, краем глаза замечал искреннюю улыбку Ч’айи, и по-прежнему не мог поверить ушам.

«Ломкая горечь»

Куо-куо, мои дражайшие…

С вами снова Моноспектральная Чапати, если я вообще до сих пор имею право себя так называть. И будь прокляты обстоятельства, вынуждающие меня раз за разом нарушать собственные обеты, и в который раз закрывать дверь крематория снаружи…

Но новость, которую Чапати с благородного разрешения прочих сотрудников агентства «Ломкая горечь» несёт вам на этот раз, достойна того, чтобы нарушить клятву.

Она — будто луч солнца сквозь бурю, беспрерывно бушующую над вашей норой на протяжении девяти дней. Как струя свежего воздуха после смрадной ночёвки в Нижнем Городе, как глоток воды для умирающего от жажды в пустошах за пределами Юдайна-Сити…

И перед тем, как завершить путь чибито и окончить ритуал киуаам-пуджа, я хочу поделиться ею с вами. Непременно поделиться, и даже в эту секунду я ощущаю невероятное облегчение, а на глаза наворачиваются слёзы, обжигающие шрамы на щеках Моноспектральной…

Да, гнездо сейчас переживает не лучшие дни.

Да, его колотит и лихорадит, а наш родной район уже несколько часов сотрясается под ударами, которые наносят друг другу ракшак и преступные стаи Косоглазого и его дружков.

Но тем радостнее слышать — и пусть будет светлым небо над норой того, кто принёс «Ломкой горечи» эту удивительную светлую весть, — что сегодня, фактически