Все так - Елена Стяжкина

– Лежал, – уточнил Костик.

Какая разница. Если бы каждая женщина, которая узнала своего мужчину, пошла бы за ним, то все исчезло бы в одночасье: прогресс, цивилизация, демократия, наука, литература. Тот, кто уходит, тащит за собой на веревке весь мир.

– А тот, кто остается? – спросил Костик.

– Верит, что эта веревка существует, – сказала Дана.

* * *

Инсульт у Люули случился в лесу. «Смотри, Степан, белый!» – громко сказала она, показывая палкой в пустоту. Замерла и вдруг рухнула. Костик успел ее подхватить и осторожно уложить на траву. Люули хрипло дышала, глядела в небо, почти не моргая, и старательно шевелила губами.

Уже был мобильный. Уже у всех были мобильные. Костик позвонил Оле, чтобы она привезла врача. Прямо в лес и за любые деньги. У Костика были любые деньги. Четыреста евро и пять тысяч бесполезных шиллингов…

Костик лег рядом с Люули, обнял ее и закрыл глаза. Время, остановленное Зоряной, снова пошло. Минутами падали листья, секундами топали по руке лесные муравьи. «Не спи, Люули. Люули не хочет спать. Кто же спит с самого утра?»

Оля привезла врача, «скорую» и надежду на то, что все будет хорошо.

Так и вышло. Оля родила мальчика, а Люули вернулась. Она плохо ходила. Почти не говорила по-русски, часто называла Костика Степаном, но рвалась за морошкой как в последний бой. И как в последний бой, уезжала на рыбалку. Костик катил кресло, и до озер они добирались намного быстрее, чем прежде. Люули не командовала, не приседала к каждому пеньку, не наклонялась, чтобы сорвать ягоду и тут же положить ее в рот, сделать «кислое лицо» и заставить Костика «собрать аккуратненько для ликера»…

Кресло и «одноразовые трусы для взрослых» прислала Мардж.

Яша починил крыльцо, отреставрировал дверь и подался производить «финские домики», похожие на конструктор «Сделай сам», только очень больших размеров. К этому делу приспособился и Костик. Построить дом «хоть из чего» оказалось делом нетрудным.

Не трудным.

Костик думал о том, что никто не собирался жить именно так. Ни Люули, ни Костик, ни Мардж, ни профессор Попов, ни Яша. Никто. И Зоряна и несгибаемый дед Вукан тоже не собирались.

Не хотели, не заказывали, не призывали, не планировали. Жизнь приходила к ним сама. И гнать ее было бессмысленно.

Никто и не думал гнать. Но некоторые – сопротивлялись.

Оля, например, нашла финна, готового любить ее, пока смерть не вступит в свои права. Финн был сохранный, с хорошими зубами, большой пенсией и желанием иметь своих детей. Чужих детей финн не хотел. Он был готов только на чужую мать, потому что потенциальная теща сразу предложила свои услуги в качестве домработницы, повара, экономки и чистильщицы бассейна.

Глупый, еще не разведенный Яша очень обиделся и набил жениху морду. Это было неосмотрительно. Со стороны финна неосмотрительно было приезжать вот так, без предупреждения. Со стороны Яши и вовсе глупо: сначала впускать постороннего человека в дом, а после, выяснив, что он никакой не посторонний, а практически родственник, бить прямо в челюсть. Яшу арестовали. И денег Костика хватило только на то, чтобы восемь лет, которые просил прокурор, плавно уменьшились до двух.

Оля развелась с Яшей по переписке и привела к Костику сына.

– Это Гриша, – сказала Оля.

– Мы знакомы, – сказал Костик.

– Я знаю. Я на всякий случай. В общем, вот тебе Гриша, он тебя знает, он к тебе привык…

– Оля! Ты охренела? – спросил Костик. В сложных ситуациях Костик не находил правильных слов и часто повторялся.

– Или ты его берешь, или я сдаю его в интернат. И пусть ждет своего папашу там! Когда финн сдохнет, я заберу его отсюда. Я их обоих заберу, если тебе от этого легче… Я и тебя могла бы забрать, если бы ты не был таким дураком!

На шум вышла Люули. По дому она ходила, опираясь на палку. В послеинсультные годы Люули похудела и стала меньше ростом. Она больше не стригла челку, а собирала седые волосы в пучок. С этой простой прической Люули казалась Костику похожей на королеву.

– Забирайте! Вы ж хотели! Вы мне сами говорили! Я буду деньги присылать! Типа алименты! – закричала Оля.

– En ole kuuro. Я не глухая, – сказала Люули и взяла Гришу за руку.

Грише было три года. Люули – восемьдесят три. Недавно и тот, и другая перестали пользоваться памперсами. Это была большая удача и большой прогресс. В случае Люули – неожиданный.

На конференцию в Будапешт Костик не поехал. Хотя бабка вполне справлялась. Он не поехал также в Краков, Торонто и даже в Хельсинки. Дом с Люули и Гришей стал слишком хрупким. И Костик научился удивляться. Сначала тому, что он есть, этот дом. Потом – просто удивляться.

Мардж написала: «Может быть, вам нужна мама?»

Мардж чувствовала себя виноватой и не оставляла попыток улучшить жизнь Костика.

Мардж перевела его монографию и нашла университет, который ее опубликовал. Университет был британский, а не американский. Теперь Мардж хотела жить в Европе. Поближе ко всем своим.

Костик купил подержанный автомобиль и освободил место в общежитии. Два дня в неделю он читал лекции и вел семинары. В плотном графике – по шесть пар. В другие дни он строил дома и писал диссертации за других людей. И то, и другое было несложным.

По воскресеньям Костик ждал. Гриша тоже ждал. И даже бабка Люули внимательно смотрела в окно и вслушивалась в тишину двора. По воскресеньям приходила почтальонша и забегали две собаки. Почтальонша приносила пенсию, сплетни, бесплатную газету и иногда открытки с видами Финляндии, Оли, ее мамы и мужа.

Собак Костик звал Аризоной и Иллинойсом и приглашал остаться навсегда. Сколотил две будки. Аризона иногда ночевала, завтракала и убегала по своим делам. Иллинойс приходил только по воскресеньям, когда все ждали.

Через два года вернулся Яша. Он сказал, что в тюрьме кормят за так и государство может на этом разориться. Жить Яше было негде, но строить дом себе одному он не хотел. А Гриша не хотел без Люули.

«Оставайся», – сказал Костик Яше. И тот остался. Вместе в финансовом смысле жить было легче.

Через год Гриша пошел в школу.

* * *

Больше в их жизни ничего не происходило. Ничего такого, что делало бы их жертвами или героями. Костик защитился и потихоньку привыкал называть себя Константином Андреевичем. Летом он старался попасть к своим – в архивные хранилища, где его ждали размытые линии жизней неважных, неглавных и в общем-то никому не нужных людей.

Они, эти люди, по-прежнему не укладывались в тенденцию. И Мардж написала: «Оставь их. Теперь в моде будут интеллектуалы».

«Это странно, – написал ей Костик, – странно, что их будут изучать до того, как они вымерли».

Мардж прислала Костику улыбку и приглашение во Львов, на грандиозный форум, чему-то, конечно, посвященный. Костик должен был выступить дискутантом на секции о пограничье.