Каждый новый день - Дэвид Левитан

Надеюсь, у мамы Рианнон есть лишние противозачаточные таблетки. Подсуну ему.

Мы с ней уже побывали на море и в лесу. Теперь отправимся в горы.

Быстрый поиск выдает мне ближайшую возвышенность, куда ходят в походы местные жители. Не знаю, бывала ли здесь раньше Рианнон, но не думаю, что это имеет значение.

На самом деле она недостаточно экипирована для пеших прогулок: ее конверсы выглядят довольно потрепанными. Тем не менее я азартно бросаюсь на приступ горы, прихватив с собой только бутылку с водой и мобильник. Все остальное кидаю в машине.

Сегодня понедельник, и на тропинках практически никого нет. Однако время от времени попадаются встречные путники. Мы киваем друг другу или коротко здороваемся, как обычно приветствуют друг друга люди при встрече в тихом и пустынном месте. Тропы размечены довольно небрежно, а может, я просто не туда смотрю. Я ощущаю крутизну склона мускулами ног Рианнон, чувствую, как учащается ее дыхание. И продолжаю восхождение.

В этот день я решил дать Рианнон почувствовать радость от того, что тебя все оставили в покое. При этом ты не лежишь в апатии на диване, не клюешь носом от скуки на уроке математики, не бродишь в ночи по спящему дому и не чувствуешь себя брошенной в комнате после того, как за тобой в раздражении захлопнули дверь. Этот покой – совершенно особое состояние, оно не имеет ничего общего с тем, что я сейчас перечислял. Ты ощущаешь только свое тело, но при этом сознание не отвлекается. Движешься целенаправленно, но без спешки. Ты в контакте не с кем-то, кто рядом с тобой, а с самой природой. Пот ручьями, все мышцы болят, но ты карабкаешься выше и выше, стараясь не поскользнуться, не упасть, не потеряться, но все равно теряешься в этом прекрасном мире.

А в конце пути – остановка. И взгляд вокруг и вниз. Одолеваешь последний крутой подъем, последние повороты тропы – и оказываешься выше всего на свете. Не сказать что с этой точки открываются удивительные виды. Не сказать что мы покорили Эверест. Но вот мы добрались сюда, на самую вершину, которую не видит никто, не считая облаков, этого воздуха и этого спокойного, ленивого солнца. Мне снова одиннадцать; и мы вместе забрались на вершину того дерева. Даже воздух здесь кажется чище, потому что, когда весь мир у тебя под ногами, дышится полной грудью. Когда рядом нет никого, отдыхаешь душой, полностью отдаваясь чувству единения с природой.

Запомни все это , умоляю я Рианнон, глядя поверх деревьев и стараясь успокоить дыхание. Запомни это чувство. Запомни, что мы добрались сюда .

Я сажусь на камень и отпиваю воды. Я чувствую ее незримое присутствие рядом, хоть и знаю, что она где-то там, внутри. Как будто мы вдвоем сидим на этом камне и вместе переживаем весь этот восторг.

Я обедаю с ее родителями. Когда меня спрашивают, чем я сегодня занималась, я честно отвечаю. Точно знаю, что рассказываю им больше, чем рассказала бы об этом дне Рианнон.

– Похоже, тебе понравилось, – заключает мать.

– В тех местах надо быть поосторожнее, – добавляет отец.

Затем он переводит разговор на свои дела. Значит, мой рассказ просто принят к сведению и воспоминания об этом дне снова становятся только моими.

Я делаю ее домашние задания в своем лучшем стиле. Ее почту я не проверяю: а вдруг там что-то такое, чем она не захотела бы делиться со мной? Не проверяю и свой ящик. Если уж получать почту – то только от нее, такой у меня сегодня настрой. Вижу на ее ночном столике книжку, но даже не открываю: боюсь, что она не вспомнит, что уже читала, и придется ей, бедной, читать по второму разу. Что еще? Ну, пролистываю пару журналов.

Наконец приходит мысль оставить ей записку. Похоже, это единственный способ доказать, что я был в ее теле. С другой стороны, есть сильное искушение сделать вид, что ничего как раз и не было. Тогда можно будет на голубом глазу отрицать все, что она вменит мне в вину, делая свои выводы из смутных воспоминаний, что могут задержаться в ее памяти. Но мне не хочется ее обманывать. Только предельная откровенность поможет мне сохранить ее доверие.

Так что я описываю ей все. В самых первых строчках прошу постараться как можно точнее припомнить прошедший день. И сделать это, не читая дальше, чтобы мой рассказ не подменил собой ее собственные воспоминания. В письме объясняю, что оказаться в ее теле – самое последнее, что могло бы прийти мне в голову. Но я переселяюсь в другие тела не по своей воле и не управляю процессом перемещения. Рассказываю, что делал все возможное, чтобы ни в чем ей не навредить (понятно, это зависело от того, насколько верно мне удавалось оценить ситуацию), и очень надеюсь, что мне это удалось. А уж затем, ее собственным почерком, описываю наш день. Первый раз в своей жизни я пишу человеку, чье тело занимал. Это странное, но очень приятное чувство. Может быть, из-за того, что пишу-то я не кому-нибудь, а Рианнон? Уже то, что я вообще пишу эту записку, – выражение доверия и надежда, что она вызовет ответное доверие, и правдивы должны быть мы оба.

Вот что она чувствует, закрывая глаза.

А так она ощущает приближение сна.

Так чувствует прикосновение ночи.

А так звуки в засыпающем доме поют ей колыбельную.

Все это – ежевечерние пожелания спокойной ночи. Так заканчиваются все ее дни.

Я сворачиваюсь калачиком в постели, все еще не снимая одежды. Вот теперь, когда день почти закончен, мир становится уже не таким хрупким, и «эффект бабочки» сходит на нет. В моем воображении мы оба лежим в этой постели: рядом с ее телом – мое, невидимое. Мы дышим в унисон. Нам не нужно шептать, потому что на таком малом расстоянии можно разговаривать мысленно. Наши глаза закрываются одновременно. Мы чувствуем, что лежим на одних и тех же простынях, делим одно и то же ночное время. Дыхание синхронно замедляется. Мы уплываем в разные версии одного и того же сна. И засыпаем в одно и то же время, секунда в секунду.

А,

Мне кажется, я помню все. Где ты сегодня? Не хочу долго писать, лучше поговорить.

Р.

Сегодня я примерно в двух часах езды от нее и читаю это сообщение, находясь в теле Дилана Купера. Он просто помешан на хардкоре, и его комната – настоящий сад, где произрастает продукция «Apple» [13] . Память мне говорит, что когда он сильно увлекается девушкой, то специально создает шрифт, который называет ее именем.

Я сообщаю Рианнон, где нахожусь. Она тут же мне отвечает (видно, не отходит от компьютера): спрашивает, нельзя ли нам встретиться после школы. Договариваемся о встрече в том же книжном магазине.

Дилан – неисправимый бабник. Насколько я понял, на данный момент у него сразу три подружки. И весь день я стараюсь не допустить его ни до одной из них. Позже ему придется все же окончательно решить, какому шрифту отдать предпочтение.

Прихожу на полчаса раньше, но даже не пытаюсь ничего читать – нервы на пределе. Сижу разглядываю посетителей.

Она появляется в дверях, тоже раньше условленного срока. Мне не приходится вставать или махать ей. Она оглядывает зал, замечает меня и по моему взгляду тут же узнает меня.