Сквозь три строя - Ривка Рабинович

– Если я женюсь на тебе, то потеряю свою должность и партбилет!

Я не стала делать ему сцену и упрекать во лжи. Просто повернулась и ушла. Замужество с ним было бы достаточно горькой пилюлей, во всех отношениях; после его слов я почувствовала большое облегчение.

Между прочим, его последняя фраза отражала правду. Незадолго до того был случай, о котором говорило все село. Был в Парабели молодой парень, ссыльный, еврей, который любил животных и работал помощником ветеринара. И вот однажды в село прибыла по распределению девушка-ветеринар, вольная, комсомолка. Парень и девушка полюбили друг друга.

Какой скандал поднялся в селе! Девушку вызвали в райком комсомола и обвинили в «потере политической бдительности». Если она намерена продолжать нежелательную связь со ссыльным, «социально опасным», то будет снята с работы и исключена из комсомола, и ей трудно будет найти другую работу. Если же она не упорствует, то райком ограничится вынесением выговора и переводом ее в другой район.

Понятно, что девушка сломилась, отреклась от своей любви и была переведена в другой район. Таков был грустный конец романа между свободной гражданкой и ссыльнопоселенцем.

Позднее, вспоминая об этом эпизоде, я думала: какое счастье, что он отверг меня! Одна мысль о том, что я могла быть замужем за сибиряком и остаться с ним в Сибири навсегда, приводит меня в ужас. Как я могла вообще допустить такую возможность? Вот до чего доводит отчаяние!

Короткий роман с Анатолием укрепил меня в мысли, что мне следует искать потенциального жениха только в местной еврейской общине. Парабельская еврейская община охватывала около двадцати семей. В ней не было избранного лидера, не было каких-либо учреждений – и все же она функционировала как община. Все знали друг друга, и было несколько авторитетных людей, слова которых имели вес. Все передавалось из уст в уста – самый надежный вид коммуникации. Если какая-нибудь семья временно попадала в особо тяжелое положение, в общине всегда знали об этом и организовывали помощь. Было несколько одиноких старушек, которых содержали всем обществом. Было известно, кто что дает и когда. Вся эта система взаимопомощи возникла как будто сама собой, без обязывающих решений. Никто не отказывался вносить свою долю.

Незадолго до конца войны к общине присоединилась новая семья – мать с двумя дочерьми и сыном. Это была семья Мейлах.

Власти обошлись с этой семьей особенно жестоко. Семью разделили на три части: отца забрали в лагерь, а сына, в то время семнадцатилетнего, мобилизовали в «трудармию». В это формирование, созданное во время войны, мобилизовывали молодых мужчин, по тем или иным причинам не призванных в армию. Мать с дочерьми сослали на крайний север, в город Игарку. Этот город расположен в зоне тундры, в районе вечной мерзлоты. Там даже деревья не растут, только низкие кустарники и мох, которым питаются северные олени.

Люди, сосланные в такие места, не могли ничего добавить к продуктам, выдаваемым по карточкам, не могли выращивать овощи, как мы это делали. Власти завозили на самолетах сухие продукты: муку, крупы, сахар. Отсутствие витаминов, содержащихся в овощах и фруктах, вызывает болезнь – цингу, влияющую на все системы организма. Больные цингой теряют зубы, страдают от переломов костей. Дети растут с кривыми ногами, большими головами и вздутыми животами.

Вольные, работавшие там, получали большую зарплату и специальное снабжение. Каждые три года они сменялись, потому что там не рекомендовалось жить долго и растить маленьких детей. Ссыльные же были приговорены на длительные сроки, и об их судьбе никто не беспокоился.

Оказывается, и у ада есть ступени. Жизнь на крайнем севере – одна из низших, как у нас в Парабели лесозаготовки и лесосплав. При этом, однако, были на севере и свои преимущества: жизнь в большом городе, электричество в домах, вода в кранах, даже центральное отопление – вещи, которых не было у нас.

В разделенной на три части семье никто, разумеется, не знал, где находятся другие. Не знаю, нашла ли мать место пребывания ее мужа в лагере. Было известно только, что отец, Аба Мейлах, умер в лагере.

Сын (согласно документам имя его было Ерухам, но все звали его Яшей) годами ничего не знал о судьбе родителей и сестер. Из обеспеченного родительского дома он был выброшен подростком в мир, и этот мир оказался жестоким и беспощадным. Он вынужден был познавать суровую науку выживания, и его учителями были не школьные преподаватели и не лекторы университетов. Это были люди из задворок общества, настолько низкие по уровню, что даже военкоматы, не слишком разборчивые при мобилизации солдат во время войны, забраковали их. Привычки, которые он приобрел, вполне соответствовали «воспитательной среде»: он научился выполнять простые работы, но также и уклоняться от работы, если только возможно, лгать, если от этого есть польза, и быть «своим парнем» в этой среде, где сущность общения заключалась в питье водки в компании. Чтобы не говорили, что еврей высокомерен, отделяется от дружков. Он научился также не относиться ни к чему слишком серьезно.

После окончания войны власти расформировали «трудармию», и все служившие в ней получили паспорта свободных граждан. Подавляющее большинство этих «демобилизованных солдат» были вольными гражданами до призыва. Власти каким-то образом потеряли среди этой массы Яшу Мейлаха, упустили из виду, что он по сути дела ссыльный и что ему не положен паспорт вольного гражданина. Во время роспуска часть, к которой он принадлежал, служила в Томске. Он решил остаться там.

Вскоре он познакомился с красивой девушкой, оказавшейся, по иронии судьбы, дочерью начальника городского отдела НКВД. Они полюбили друг друга и поженились. Немного странно, что отец невесты не слишком интересовался прошлым своего зятя.

Они зажили мирно и безмятежно в роскошной квартире начальника НКВД, у них родился сын – и вдруг пришло письмо из Игарки. Матери Яши удалось каким-то образом узнать, где проживает ее сын. В письме она умоляла, чтобы он устроил ей и ее дочерям перевод с крайнего севера в другое, более пригодное для жизни место, иначе они умрут там от голода и болезней. «Ты живешь теперь среди очень важных людей, – писала она, – и тебе, конечно, не составит труда добиться для нас перевода, чтобы мы жили недалеко от тебя».

Яша любил свою мать и сестер и не мог игнорировать отчаянную мольбу матери. Он обратился к тестю с просьбой о помощи.

Он дорого поплатился за этот шаг. Тесть, правда, согласился помочь и даже принял неожиданных родственниц на время в своем доме, но они обязаны были явиться в городскую комендатуру, подчиненную НКВД, чтобы отметиться и получить документы с новым адресом. В комендатуре им задали вопрос: «К кому вы приехали?» В разрешении на перевод было написано: «Для воссоединения семьи». Тут выяснилось, что Яша по сути дела тоже ссыльный. У него отняли паспорт и выдали вместо него удостоверение ссыльнопоселенца.

Это уже было слишком для начальника НКВД.

– Я не могу мириться с тем, что моя дочь замужем за ссыльным, – сказал он зятю. – Ты не рассказал нам правду о себе. Как ни прискорбно, я вынужден требовать, чтобы вы развелись.