Полночь - Дин Кунц

Лифт остановился. Раздвинулись двери.

Когда Шаддэк вошел в комнату, озаренную непонятно откуда льющимся светом, Ломен Уоткинс вскочил с кресла и почтительно произнес:

– Добрый вечер, сэр.

– Садитесь-садитесь, – мягко, даже жеманно приветствовал Шаддэк начальника полиции, дав интонацией, однако, понять, что это он, Шаддэк, решает, в каком тоне будет протекать беседа – в официальном или непринужденном.

Шаддэк был единственным ребенком в семье Джеймса Рэндольфа Шаддэка, бывшего в свое время выездным судьей в Фениксе, а ныне – покойного. Семья была не так чтобы очень состоятельной, но твердо держалась на уровне зажиточных представителей среднего класса. Если добавить к этому уважение, которое снискал отцу статус судьи, то можно сказать, что семья Шаддэков была одной из первых семей Феникса. Отец пользовался не только уважением, он обладал и властью над согражданами. И в детстве, и в юности Том не переставал удивляться, как его отец – судья и политик местного масштаба – умел добиваться на своем посту не только материального благополучия, но и контроля над людьми. Именно эта способность контролировать окружающих, преумножая тем самым свою власть, притягивала Тома к отцу, возбуждала интерес к механизмам власти с самых ранних лет.

Ныне сам Том Шаддэк обладал властью над Ломеном Уоткинсом, над всеми жителями Мунлайт-Кова. Это была власть его миллионов долларов, власть главного работодателя, власть политика, держащего в своих руках все нити политической жизни. Огромной властью наделил его также проект «Лунный ястреб», названный так в честь видения, открывшегося ему трижды. Однако границы его власти простирались куда шире, чем власть его отца в качестве судьи и искусного политика. Дело в том, что он распоряжался жизнью и смертью людей – в буквальном смысле этих слов. Если через час он решит, что они должны умереть, то к полуночи все жители города будут мертвы. При этом он сам будет недосягаем для их мести, так же недосягаем, как Господь Бог, низвергающий громы и молнии на творения своих рук.

Освещение проникало в комнату из ниш, устроенных между стеклянными стенами и потолком. Скрытые лампы изливали достаточно света, мягко поглощаемого ковром, и не давали отсветов на огромных стеклянных стенах. Однако, если бы ночь была ясной, Шаддэк выключил бы и этот свет, чтобы ничто не отбрасывало теней и не мешало бы ему созерцать лежавшие внизу его владения. На сей раз он оставил лампы включенными, так как за окном плыл молочно-белый туман и мало что можно было разобрать при свете тонкого серпика луны, застывшего в небе.

Шаддэк пересек комнату; мягкий ворс черного ковра приятно щекотал его босые ноги. Он уселся в кресло напротив Ломена Уоткинса, их разделял низкий стол из белого мрамора.

Полицейский был всего на три года старше Шаддэка, внешне он был полной противоположностью своему собеседнику. Рост пять футов десять дюймов, полный, с круглыми плечами и массивным загривком. Лицо было широким и добродушным. Его голубые глаза на мгновение встретились с желто-карими глазами Шаддэка, затем Ломен отвел взгляд и стал рассматривать свои мускулистые руки, лежащие на коленях. Пальцы впились в плотную ткань брюк. Сквозь ежик волос просвечивала загорелая лысина.

Явная покорность Уоткинса нравилась Шаддэку, но он был еще больше доволен, что его собеседник охвачен страхом. Об этом страхе можно было догадаться по дрожи пальцев, которую Уоткинс пытался скрыть, и по затравленному выражению глаз. Проект «Лунный ястреб» поднял Уоткинса над другими людьми, но для Шаддэка он был всего лишь подопытным животным, основой для эксперимента, с подключенными электродами, в полной власти экспериментатора. Если можно так сказать, Шаддэк был создателем Уоткинса, он представал перед ним в образе всемогущего Бога.

Откинувшись в кресле, скрестив руки на груди, Шаддэк вдруг ощутил, как его охватывает желание. Нет, он вовсе не был гомосексуалистом, его возбуждала вовсе не плоть, а чувство безграничной власти над этим человеком. Власть давала Шаддэку куда более богатые ощущения, чем любые сексуальные стимуляторы. Даже подростком, разглядывая снимки обнаженных женщин в эротических журналах, он был увлечен вовсе не созерцанием обнаженной груди, изгибов плоти и стройных ног, его влекло чувство господства над этими женщинами, желание видеть их у своих ног, желание распоряжаться их жизнью. Если женщина смотрела со снимка с чувством страха в глазах, это возбуждало его куда больше, чем томные взгляды. С тех пор он реагировал на насилие куда сильнее, чем на сладострастие, и его возбуждение не зависело ни от пола, ни от возраста, ни от физической привлекательности человека. Ему надо было только, чтобы в его присутствии человек дрожал от страха.

Довольный покорностью полицейского, Шаддэк спросил:

– Вы разыскали Букера?

– Нет, сэр.

– Почему?

– Его уже не было в «Ков-Лодже» , когда Шолник прибыл туда.

– Он должен быть найден.

– Мы найдем его.

– Он тоже должен пройти через обращение. Не для того, чтобы он держал язык за зубами… а для того, чтобы у нас был свой человек в ФБР. Вот это будет удача. Его неожиданный приезд сюда может обернуться большой выгодой для нашего проекта.

– Да, наверное, но есть, к сожалению, новые неприятности. «Одержимые» напали на постояльцев этого мотеля. Куин либо захвачен ими, убит и брошен где-то… либо сам превратился в «одержимого» и скрылся вместе с остальными… сейчас они, видимо, празднуют удачную охоту, они любят купаться в море при этой чертовой луне. Шаддэк слушал отчет полицейского с возрастающей тревогой.

Уоткинс закончил свой рассказ, поерзал на краешке кресла и добавил:

– Я чертовски боюсь этих «одержимых».

– Да, они приносят нам много беспокойства, – согласился Шаддэк.

Ночью четвертого сентября они загнали одного из «одержимых», Джордана Кумбса, в кинотеатр на главной улице города. Кумбс работал техником в компании «Новая волна». Однако этой ночью в нем не осталось ничего, что позволяло бы назвать его человеком. Это была скорее взбесившаяся человекообразная обезьяна, но и это понятие не передавало устрашающего образа этого существа. Термин «одержимые», изобретенный Шаддэком, годился только для тех, кто никогда не встречался с этими существами лицом к лицу. Вид этих созданий был неописуемо ужасен. Все попытки полицейских захватить Кумбса живым провалились, он был слишком разъярен и опасен, поэтому, чтобы не рисковать жизнью, им пришлось размозжить ему голову выстрелом из револьвера. Уоткинс произнес:

– Беспокойство – не то слово. Дело обстоит куда хуже. Они… маньяки.

– Я знаю, что они маньяки, – нетерпеливо перебил его Шаддэк. – Я сам обозначил их состояние как «маниакальный синдром перерождения».

– Но они получают удовольствие от убийства.

Шаддэк нахмурился. Он не смог предвидеть появление «одержимых» и отказывался признать, что их число не так уж ничтожно на фоне сотен удавшихся обращений.

– Что же, ничего удивительного, если они получают от этого удовольствие, это вполне вписывается в картину их примитивного образа. Нам просто следует переловить их и уничтожить. Если посмотреть на цифры, число «одержимых» составляет ничтожную часть от тех, кто успешно прошел через обращение.