Пламя Магдебурга - Алекс Брандт

Это было как гром среди ясного неба… До сих пор мы противостояли армии императора лишь потому, что рассчитывали на шведскую помощь. И вот теперь, когда силы наши были на пределе, наш драгоценный союзник предложил нам подождать еще, пока он не уладит свои проблемы на востоке! В тот день на Совете Фалькенбергу пришлось выдержать осаду почище той, что устроили нам католики. Лишь немногие смельчаки поддерживали его теперь, даже Его Высочество сидел с задумчивым видом и не произносил ни слова.

Я забыл вам сказать, Карл, что через пару недель после своего появления Тилли отправил нам ультиматум. Условия этого ультиматума были очень тяжелыми. Магдебург должен был отказаться от союза с Густавом Адольфом, выплатить контрибуцию, размер которой не назывался и, видимо, должен был определяться по усмотрению самого фельдмаршала; кроме того, город должен был разместить в своих стенах имперский гарнизон под командованием офицера-католика, выдать осаждающим половину имеющихся пушек, а также признать своим правителем Леопольда Габсбурга, сына кайзера Фердинанда.

Разумеется, мы отвергли требование фельдмаршала в расчете на то, что скоро ему самому придется несладко и он окажется между двух огней. С одного бока у него будет по-прежнему сильный гарнизон Магдебурга, с другого – отборные шведские войска. Но теперь, когда выяснилось, что шведы двинулись на восток, на что нам было рассчитывать?

Шмидт, Ратценхофер и фон Герике вновь стали настаивать на том, что необходимо начать переговоры. В ответ на это Его Высочество обратился к нам с речью. Если мы пойдем на переговоры сейчас, говорил он, то Тилли ни за что не смягчит свои безумные условия. Эти условия заведомо неприемлемы для Магдебурга, но фельдмаршал будет настаивать на них, чувствуя нашу слабость. Не лучше ли подождать и выдержать первый штурм? Нет никаких сомнений, что штурм этот будет для имперцев неудачным: несмотря на сотни выпущенных по городу бомб и ядер, католики так и не смогли уничтожить городские укрепления, хотя и нанесли им некоторый урон. Как только имперские солдаты пойдут на приступ, им будет противостоять вся нетронутая сила магдебургского гарнизона. И вот тогда – когда предпринятая атака захлебнется и католики отступят на свои позиции, – тогда мы и посмотрим, стоит ли всерьез обсуждать условия Тилли. В том, что король двинулся на восток, не нужно усматривать неуважения к интересам Эльбского города, продолжал Его Высочество. Король хочет обеспечить себе надежную позицию для маневра, обезопасить свой тыл и линии снабжения. Его маневры оправданны. К тому же, чем уверенней будут позиции Густава Адольфа, чем сильнее будет защищен его тыл, тем больший страх будет внушать его армия.

Слова Христиана Вильгельма всем нам показались разумными, тем более что большинство горожан были на стороне Фалькенберга и горели ненавистью к кайзеру и его генералам.

Как и предсказывал Его Высочество, первый штурм был отбит. Мы потеряли примерно три сотни солдат и ополченцев, больше половины из которых погибло. Католики только убитыми потеряли пять или шесть сотен человек и еще целый день потом вытаскивали из-под нашего огня раненых. Впрочем, что для такой огромной армии несколько сотен мертвецов… Не думаю, что Тилли и его офицеры стали учитывать эти потери в своих дальнейших расчетах.

После столь убедительной победы все разговоры о перемирии прекратились. В церквях ежедневно произносились молитвы во славу истинной церкви и ее храбрых защитников. Люди на площадях кричали от радости и посылали на головы имперских генералов проклятья. Когда через несколько дней Тилли прислал герольда с новыми – более мягкими – условиями, Совет без колебаний отверг их. Убедившись в собственных силах, мы решили, что сделка с католиками будет для нас унизительной. Теперь мы верили, что Тилли придется уйти от города прочь, так же как и Валленштайну в свое время.

Увы, Карл, эта удача сослужила нам дурную службу. Она слишком обнадежила нас, тогда как имперцев разозлила и заставила действовать с большей решительностью. Паппенгейм – именно он руководил первой атакой – решил ослаблять Магдебург постепенно, отгрызать от него куски до тех пор, пока город не сделается совсем беспомощным. Взяв под свое начало три или четыре тысячи солдат, отборных, опытных головорезов, он обрушился на Нойштадт и к середине апреля выбил оттуда наш гарнизон. Почти сразу, без передышки, его солдаты принялись засыпать землей и камнями ров, отделявший Нойштадт от центральной части города. На колокольнях нойштадтских церквей они устроили наблюдательные посты – теперь Магдебург был перед ними как на ладони. Но для Паппенгейма этого оказалось недостаточно. Он решил замкнуть кольцо вокруг города, сдавливать его со всех сторон, не давая нам возможности перебрасывать силы с одного участка на другой. Его люди переправились при Шенебеке на правый берег Эльбы вместе с парой десятков пушек, а затем, после кровопролитного боя, захватили бастион Брюкфельд, прикрывавший мост.

Теперь Магдебург со всех сторон окружали враги. Нойштадт и Зуденбург были захвачены. Мост через Эльбу взорвали по приказу Фалькенберга. Имперские пушки плевались в нас ядрами со всех сторон, медленно разрушая наши стены. Солдаты гарнизона и ополченцы гибли десятками.

В один из дней я решился выйти на крепостную стену и своими глазами увидеть то, что происходит. Когда я поднялся по ступеням наверх, мне стало страшно, Карл… Имперский лагерь был огромен, ничуть не меньше самого Магдебурга. Огромный, полный вооруженных людей, ощетинившийся пиками и жерлами пушек. Земля была перерыта, истоптана. Палатки, защитные валы, артиллерийские позиции, горящие под открытым небом костры, коновязи, сваленные под навесами мешки, телеги, загоны для скота, выгребные ямы, мастерские, наспех сколоченные сараи… Стоявший рядом офицер сказал мне, что последние несколько дней имперцы роют землю, словно кроты, и теперь их траншеи почти вплотную подходят к крепостному рву. И впрямь, католики были совсем рядом. Будь у меня зрение поострее, я наверняка мог бы разглядеть лица находящихся внизу солдат. Офицер – кажется, его звали Вёрль, – показывал рукой и объяснял мне: вот там устанавливают мортиры, там разместились вражеские стрелки, там – пикинеры, а вот там ставят корзины с землей, чтобы защититься от наших пуль. Перед тем как я собрался уходить, Вёрль показал мне шатер Тилли. Его легко было найти: над ним развевались огромные шелковые знамена Империи и Католической лиги.

К концу апреля положение сделалось очень тяжелым. Католики подошли к нам вплотную, и никто не знал, как долго нам удастся противостоять им. В городе начался голод. Те невеликие хлебные запасы, которые еще оставались у нас в начале осады, были исчерпаны. Всех лошадей – кроме тех, что были приписаны к гарнизонной конюшне, – пустили на мясо, равно как и прочую домашнюю живность. К тому времени, о котором я вам рассказываю, во всем Магдебурге вряд ли можно было найти собаку, кошку или голубя. Мальчишки ловили на улицах крыс, жарили и продавали их по полтора талера за штуку. Некоторые умудрялись выходить к берегу Эльбы и удить там рыбу. Впрочем, таких смельчаков было немного – имперцы держали наш берег реки под надзором и ради развлечения могли убить любого, кто подходил слишком близко к воде.

Нам с Августиной пришлось нелегко. С начала осады мы потратили на еду столько денег, что в прежние времена на них можно было бы купить карету с парой коней. За каравай печеного хлеба просили теперь едва ли не десять талеров, за миску гороха – восемь. Я водил знакомство с одним закупщиком по имени Герхард Шульте, мы доставали провизию через него. Право, Карл, за каждый фунт солонины мы торговались с ним так, как будто речь шла о покупке стада коров. Но у нас хотя бы были деньги, а представьте, каково было беднякам! Я своими глазами видел, как они рылись в мусорных кучах и обдирали с деревьев почки, чтобы хоть как-то прокормить себя. От голода, от страха за свои жизни люди как будто теряли разум… Теперь даже днем, при свете солнца, я не решался выйти из дому без сопровождения Томаса – боялся, что на меня нападут и ограбят.