Черный гусар. Разведчик из будущего - Александр Смирнов

— А что вы на меня так смотрите, барон? Я поддержу Бестужева, когда он будет просить у государыни разрешение на создание личного полка князя Петра Федоровича. Ведь должен же быть у наследника полк, которым вы бы смогли командовать. — Инквизитор улыбнулся. — Я даже могу помочь вам подобрать служивых. Обрусевших немцев, — пояснил он.

И все же к нему Ушаков решил приставить своих людей, решил Игнат Севастьянович. Ладно, решил он, разберемся. Может, кто и пригодится. Инквизитор взял колокольчик и позвонил. Вошел Шувалов (он, видимо, так никуда не уходил, а простоял все время за дверями).

— Барон свободен, — проговорил граф, — верните ему одежду и оружие. Да проводите до ворот.

Барон фон Хаффман поднялся с табуретки.

— Благодарю вас, граф, — проговорил он.

— Благодарить будете потом, а сейчас ступайте…

Вернувшись в трактир, Игнат Севастьянович поднялся к себе в квартиру и затребовал, чтобы ему нагрели воду. Хотелось смыть с себя запах казематов. Немного подумать и отдохнуть. Пока Глаша возилась с водой, фон Хаффмана вдруг осенило, что с момента прибытия его в Санкт-Петербург он не курил. Возиться с трубкой ему не хотелось, а самокрутку сделать было не из чего.

После того, как вымылся и пообедал, Игнат Севастьянович уединился в своей квартире. Уже ближе к ночи в дверь постучались. Он подошел, открыл и обомлел. На пороге стояла Глаша.

Санкт-Петербург — Ораниенбаум.

Сентябрь 1745 года.

Елизавета Петровна прочитала бумагу, поданную ей Бестужевым, и произнесла:

— Гнать и этих французов из столицы! Не хватало, чтобы они против меня Екатерину с Петром настраивали! Гнать их поганой метлой, чтобы духу их тут не было!

Гнев императрицы можно было понять. Алексей Петрович, сначала не желавший показывать послание государыне, передумал. Решив, что это будет неплохой козырь в его политической игре. Причем сделал это в присутствии важнейших людей государства, среди которых был и граф Ушаков. Хотелось до боли увидеть реакцию инквизитора на очередной свой провал. Ведь это его работа разоблачать шпионов и заговоры в России. Бестужев уже давно догадывался, как тот кусает локти от того, что расшифровка корреспонденции иностранных послов на родину проходила не через Тайную канцелярию.

— Зачем, матушка? — проговорил неожиданно граф Ушаков. — Ну, выгоним из России этого злодея, так супостаты других пришлют, а мы и ведать не будем об их планах. Тут же все налицо, вот заговор, а вот злодеи. Бери — не хочу. Дадим им вольготно себя чувствовать.

— Вот так вот дать свободно по нашей земле бродить да козни строить?

— А мы к государыне, чтобы они вольготно себя не чувствовали, к Петру Федоровичу да Екатерине Алексеевне людей приставим, — предложил инквизитор. Затем взглянул на Бестужева и добавил: — Раз уж ты, ваше сиятельство, эту игру затеял, то и продолжай. Есть небось задумка? Знаю, что есть. Без нее ты бы с эпистоляцией этой не посмел бы при всех нас государыню тревожить. Тет-а-тет переговорил бы. Или я не прав, Алексей Петрович?

— Гляжу, от тебя ничего, Андрей Иванович, не утаишь.

— Так на то мы, Алексей Петрович, и Тайная канцелярия, чтобы о тайном да секретном ведать. Так есть у тебя задумка, граф?

— Есть.

— Излагай, ваше сиятельство! — приказала Елизавета.

— Боюсь, что не понравится оно тебе, матушка.

— Ты излагай, а уж мы там решим: понравится оно нам или нет.

Бестужев поклонился. Оглядел присутствующих дворян, задержал свой взор на графе Ушакове, словно ища у старого инквизитора поддержку. Андрей Иванович подмигнул, и Алексей Петрович понял, что тому все ведомо.

— Видишь ли, матушка, — издалека начал Бестужев. — Прогнать этих мерзавцев из России, конечно же, можем, как это уже раз сделали с маркизом де Шетарди, да вот только вместо них Людовик XV пришлет других. Я, конечно, понимаю, что ты симпатизируешь французскому королю, да вот только он таких чувств к тебе не испытывает. Об этом вон письмецо его к дипломатам громко кричит. Может, не стоит, матушка, их гнать?

— Не тяни, Алексей Петрович, а то прогоню тебя, — прервала Елизавета, — раз уж начал говорить, так говори по существу. Что ты, граф, предлагаешь?

— Разрешить Петру Федоровичу иметь свою армию.

— Что? — вспыхнула императрица, вскакивая с трона. — Ты совсем ополоумел, канцлер?

— А по мне, дело говорит Алексей Петрович, — подал свой голос Ушаков.

Все взглянули на него в ожидании, что гнев Елизаветы обрушится и на графа. Та опустилась в кресло и молвила:

— Ладно, продолжай, граф. Хотя помни, к чему могут привести твои идеи. Али забыл, к чему привела такая вот потеха Софью?

— Ты, случаем, государыня, не на своего батюшку намекаешь? — уточнил Бестужев.

— А я гляжу, умен ты, Алексей Петрович. Значит, ведаешь, а раз ведаешь, так тебе и ответ в случае чего держать.

— Ведаю, государыня. Вот только мы не армию позволим великому князю, а полк. Ну, или на крайний случай человек сто.

— Так и этих ста, Алексей Петрович, будет достаточно, чтобы свергнуть меня.

— Экак ты его, матушка, боишься. Да только он чужеродное вкрапление на земле русской. Все ему не по нутру. Народ сразу же поймет, что к чему, да и скинет.

— А я к тому времени в лучшем случае монахиней буду.

По залу прокатился поддерживающий императрицу ропот. Многие из присутствующих понимали, что вслед за головой Елизаветы Петровны (племянничек может и не пожалеть тетку) полетят и их головы.

— Сам окажусь среди вас, — проговорил Бестужев. — Да вот только мы отрядом из ста человек командовать своего поставим. Человека проверенного.

— Не приблизит Петруша к себе русского, Алексей Петрович, — проговорила Елизавета. — Сам ведаешь, что голштинцы ему нужны…

— А пруссака, матушка? — поинтересовался Великий канцлер.

— Пруссака, — государыня задумалась, — пруссака приблизит. Тем более, Петруша короля ихнего, Фридрикуса, боготворит. Да вот только где мы такого пруссака возьмем, чтобы он верой и правдой мне служил? Не желаю я, чтобы у Петра Федоровича свой Лефорт появился.

— Не появится, матушка, слово даю, — проговорил Бестужев.

— Эх, Алексей Петрович, да твоими устами мед пить. Ладно, дай мне срок подумать.

Ушаков этого ожидал. Взглянул на Великого канцлера. Тот замялся. Не решается поперек сказать.

— Так долго думать, государыня, нельзя, — проговорил Андрей Иванович. — Французы уже шахматную партию играть начинают, а мы только с тобой фигуры расставляем. Может быть, стоит согласиться с планом Алексея Петровича?

— Торопишь ты меня, батюшка, ой торопишь. В этом деле подумать нужно…