Как блудный муж по грибы ходил - Юрий Поляков

– Бред какой-то! – совершенно искренне возмутился Башмаков.

– Послушай, Тунеядыч, если это так, я тебя не держу и на коленях, как в прошлый раз, стоять не буду! Я ведь тоже понимаю, что любовь – это главное в жизни… парнокопытных!

– Действительно ненормальная! Кто же это мог быть? А-а, ну конечно… – Он звонко хлопнул себя по лбу. – Я тут одну недавно уволил, и она просто мстит…

– Ты уволил Нину Андреевну? – усмехнулась Катя.

– Не-ет.

– Уволь, пожалуйста, или я уволю тебя, любимый!

На следующий день Нина Андреевна встретила его взглядом юной партизанки, без приказа взорвавшей накануне фашистский штаб. Он отвернулся, а в обеденный перерыв затащил любовницу в беседку возле Доски почета. От ярости у него из ноздрей били струи пара.

– Зачем ты это сделала? Я же просил! Я же сказал – я сам!

– Сам ты не можешь. Я хочу тебе помочь. Я буду бороться за тебя и за нашу любовь!

– Не надо за меня бороться. Не надо!

– Надо. Даже Омка, ребенок, сказал мне…

– Да отстань ты от меня со своей любовью и со своим Омкой! – заорал он так, что сотрудники, проходившие мимо беседки, опасливо оглянулись.

Нина Андреевна посмотрела на него с ужасом:

– Ты понимаешь, что ты сейчас сказал?

– Извини…

– Нет. Не извиню!

Она зарыдала, почти так же, как рыдала в его объятиях, и, наверное, сама почувствовав это неуместное сходство, закрыла лицо руками и убежала.

Катя в этот вечер сначала внимательно наблюдала подавленную задумчивость Башмакова, потом, во время ужина, завела с Дашкой разговор о недопустимости измены в дружбе между мальчиками и девочками, а затем, уже перед сном, накладывая на лицо ночной крем, деловито спросила:

– Неужели ты уволил свою Деву?

– Уволил.

– Я могу спать спокойно?

– И не спать тоже.

– Между прочим, я отобрала сегодня у Комольцевой гороскоп – на уроке, мерзавка, читала. Я позвонила маме. Оказывается, она родила меня ночью, в четыре часа, то есть уже 22-го. Значит, на самом деле я – Рак. А Раки со всеми могут ужиться! Акушерка сказала маме, что 22-е – нехороший день: война началась. И меня записали 21-м… Понятно тебе?

– Можно поцеловать твою нежную клешню?

– Не прикасайся ко мне!

Больше он у Нины Андреевны не ужинал. На работе они продолжали поддерживать ровные и настолько вежливые отношения, что в отделе сразу обо всем догадались. Лишь иногда бывшие любовники встречались взглядами, и в перекрестье, словно голограмма, возникали два сплетенных страстью нагих тела, но взгляды разбегались – и мираж исчезал.

В свой кабинет Башмаков теперь Чернецкую не вызывал, но однажды она вошла сама и без слов ударила его наотмашь по лицу. На следующий день он нашел в папке для приказов записку:

Башмаков приписал третий знак восклицания и разорвал записку.

Было уже пятнадцать минут первого, а Вета все не звонила. И это странно. Несмотря на свою молодость, она девушка обязательная и пунктуальная. Может быть, что-то не так с анализом? Эскейпер в раздумье пошел в Дашкину комнату к аквариуму: непойманный «сомец» высунулся из раковины, но совсем чуть-чуть, так что сачок подвести к нему было невозможно.

«Ишь, какой хитрый! – подумал Олег Трудович. – Не хочет переезжать! А кто хочет?..»

В свое время, задумываясь по пустякам, Башмаков сделал вывод: все люди, в сущности, делятся на две категории – на тех, кто любит переезжать, и тех, кто не любит. Любящие переезжать раздвигают пространство жизни. Нелюбящие переезжать берегут это раздвинутое пространство от запустения. Не будь первых, человечество так и жило бы под той пальмой, где родилось. Не будь вторых, вся земля представляла бы собой пустыню, выбитую стадами переселенцев, мчащихся по земному шару. Вот такая получается гармония. Когда человек жаждет переезда, а ему не позволяют, он превращается в бунтаря, в революционера и меняет свою жизнь не с помощью перемещения в пространстве, а посредством разрушения старого обиталища. В результате тот, кто даже не помышлял о переезде, не сделав ни единого шага, однажды утром просыпается в совершенно ином, чуждом мире и начинает этот новый мир в силу своего отвращения к переездам беречь, лелеять и обустраивать.

Башмакову иногда казалось: если бы всем желающим, тому же Борьке Слабинзону или Джедаю, вовремя дали возможность отъехать куда хочется, все осталось бы по-прежнему. Советский Союз был бы целехонек, а сам Олег Трудович, глядишь, защитил бы докторскую и стал заместителем директора «Альдебарана». Но все случилось так, как случилось…

После угона машины Катя еще долго старалась не подходить к окну, чтобы не видеть то место, где в последний раз стояла ее умыкнутая красавица цвета кофе с молоком. Петр Никифорович Катю успокаивал, обещал по знакомству, вне очереди, купить и подарить новый «жигуль», краше прежнего, но что-то там у него не заладилось. Деньги начали стремительно обесцениваться, поэтому даже по знакомству сверху запросили столько, что тесть временно отступил. Основные сбережения лежали у него на срочном вкладе. Боясь потерять годовые, снимать с книжки он ничего не стал, а просто вдвое увеличил цену на чешскую плитку и югославские обои. Творческие друзья Петра Никифоровича крякнули, но выдержали…

– О время, о цены! – вздыхал он.

Башмаков на всякий случай побывал у Докукина, и тот, зная о его горе, тоже обещал помочь, но как-то неуверенно:

– Решим твой вопрос, Олег, если, конечно…

– А что такое?

– Мне кажется, скоро начнется. Говорю тебе это как коммунист коммунисту! Понимаешь, Горбачев стал выступать совсем уж без бумажки. А у нас без бумажки никак нельзя – сразу бардак начинается. Бардак! Одна надежда на Чеботарева. Видал, куда взлетел?

– Да!

– Я ему поздравительную телеграмму отбил. Может, вспомнит про боевого товарища, как думаешь?

– Не сомневаюсь!

– А вот я сомневаюсь. Это болезнь у них там такая: чем выше, тем с памятью хуже.

Катя не сразу, но простила Башмакову историю с Ниной Андреевной, сказав, что не развелась с ним только из-за Дашки. Месяца два жена не подпускала к себе Олега Трудовича, объясняя это природной брезгливостью. Она и в самом деле в общепите, даже в ресторанах, всегда подозрительно оглядывала вилки-ложки и тщательно протирала их салфеткой.

– Ладно, – соглашался Башмаков, – подождем пять лет…

– Почему именно пять?

– За пять лет клетки в организме полностью обновятся, и я стану совсем другим человеком.