Жена моего босса - Ольга Карпович

Долбаная жизнь, ничего не успеваешь. С собственной женой, кому сказать, наедине уже сто лет не оставался.

Миша машинально откинул крышку «Хьюмидора», вытащил толстую пахучую сигару, закурил, роняя пепел на глянцевые листы.

Понятно, что Олькин устала от этой постоянной нервотрепки, напряжения. Обижается, бесится. Клуб этот чертов завела – все назло, чтобы дать понять мужу, что у нее тоже есть своя, отдельная жизнь. Отвлечь ее чем-то надо, порадовать. Купить, в самом деле, небольшой участок, только на другом конце области, подальше от ее сраных лошадей. Выстроить дом – не такой, как эти хоромы, а маленький, уютный, вроде дачи. Чтоб никого вокруг, лишь тишина, спокойствие, природа. Чтоб выезжать всей семьей – порыбачить, по лесу походить, на лодке покататься.

Решено, надо покупать участок. Олькин рада будет – с головой уйдет в строительство дома. Надо найти ей хорошего архитектора, пусть пообсуждают проект, отделку, что там еще? Олька успокоится, и в доме наступит мир и согласие. Он терпеть не мог все эти семейные дрязги, разборки, выяснения отношений. Этого добра ему с головой хватало по работе. А дома должна была царить гармония. Если кто из домочадцев недоволен – грустит, сердится, значит, нужно проявить внимание, купить какой-нибудь подарок, сделать сюрприз – тем дело и кончится.

Миша внимательнее вгляделся в фотографию земельного участка в Звенигородской области. На снимке видна была прозрачно-серая гладь Москвы-реки, в которой опрокинуто отражался резной осенний лес. Из-за деревьев виднелись белокаменные башни старинного монастыря, вдалеке лепились друг к дружке деревенские дома. Красота! Самое место, чтобы всем успокоиться и наладить мир в семье.

Он уже потянулся за телефонной трубкой, собираясь позвонить риелтору, когда в дверь кабинета постучали. На пороге появился один из Руслановых парней – как бишь его? Ага, Денис, точно. Этого Миша запомнил плохо; Руслан, кажется, не слишком доверял бывшему сослуживцу и поручал ему всякую мелочь: следить за помещением для прислуги, дежурить на воротах вторым номером и т. д. Интересно, чего это ему понадобилось от босса? Пришел проситься на передовую?

– Здорово, Диня, как жизнь молодая? – по обыкновению, радушно приветствовал его Миша. – Давай садись, рассказывай.

Денис присел к столу, доверительно придвинулся поближе и, заглянув Мише в глаза, вкрадчиво произнес:

– Михаил Аркадьевич, не хотелось вам говорить… Я вообще терпеть не могу сплетни, всякие пересуды. Но вас я глубоко уважаю, вы оказали мне такое доверие – взяли на службу, и я…

– Слышь, хорош мне в любви признаваться, я на тебе все равно не женюсь, – схохмил Чернецкий. – Ты дело говори! Зачем пришел?

– Хорошо, – и Денис, скорбно потупив глаза, передал боссу все, что слышал вечером в саду, – весь разговор Руслана и Оли.

Денису было страшно, очень страшно. Этого мужика с черными бешеными глазами он боялся как огня. По своей воле и не подумал бы идти к нему с таким докладом. Но человек, державший Дениса за яйца, Петр, едва услышав о том, что у начальника охраны Чернецкого какие-то замуты с женой босса, аж подпрыгнул от радости. А узнав, что Руслан хоть и в сердцах, а все же обвинил Дениса в двойной игре, на минуту задумался, собрав складками большой лоб с залысинами, поскреб затылок и выдал:

– Дуй-ка ты, товарищ Денис Мальгин, к своему боссу и докладывай ему все, что слышал.

– Э-ээ, я не пойду, – заупрямился Денис. – А если он меня застрелит за такие новости?

– Не застрелит, – заверил его Старшов, – так, может, мясо от костей отобьет слегка. А вот если Умаров успеет ему настучать про свои подозрения, вот тогда да, застрелит. Только предварительно яйца тебе пассатижами открутит… Нам сейчас нужно успеть ударить первыми – это во-первых. А во-вторых, пока у него с Умаровым любовь и взаимопонимание, нам до него добраться не удается, несмотря на твою неоценимую помощь. А теперь, глядишь, наш Отелло со своим телохранителем рассорится, тут мы твоего босса и поймаем. В общем, давай, Мальгин, жми к начальству, информируй, потом мне доложишь о реакции. Будешь хорошо себя вести – получишь конфетку.

И вот Денис, трясясь от страха, сидел перед Чернецким и выкладывал ему все, что успел услышать в тот вечер, приукрашивая от себя подробностями. Миша слушал, не поднимая глаз от полированной поверхности стола. Лицо его было бесстрастным, только возле губ все глубже залегали суровые, мрачные складки и тяжелел подбородок.

Денис не успел еще окончить свой рассказ, как Чернецкий вдруг выскочил из-за стола и, мгновенно оказавшись рядом, сгреб его за грудки, ощутимо тряхнув:

– Ты что же это такое несешь, шнырь позорный, – прохрипел он, глядя в помертвевшее от ужаса лицо Дениса. – Ведь если ты врешь, я же тебя, падла, на куски порежу.

Голова Дениса билась об обшитую деревянными панелями стену кабинета, губы прыгали.

– Я честно… Я сам все слышал, клянусь… – лепетал он.

– Ладно, – Чернецкий неожиданно отпустил его, и Денис, пролетев по инерции пару шагов, впечатался спиной в тяжелую дубовую дверь кабинета. – Я тебя услышал. Если правду мне сказал, не забуду. Если наврал, смотри – лучше сейчас беги, спасай свою жопу.

Денис, еще раз заверив, что все его слова – чистая правда, отдуваясь, выскочил из кабинета. Чернецкий после его ухода сгреб со стола глянцевые проспекты, упал в кресло, тяжело опустив на стол крупные, сильные кулаки, и замер на несколько секунд, остановив невидящий взгляд на оправленной в серебряную рамку фотографии с улыбающейся Ольгой.

Миша приехал в родной город после восьми лет отсутствия и словно провалился в прошлое. В Москве кипела уже совершенно другая жизнь: шумная, отчаянная, ковбойская, в которой, просыпаясь поутру, ты никогда не мог с уверенностью сказать, где будешь засыпать вечером, да и будешь ли вообще жив на свете, а не окажешься очередным погибшим фигурантом криминальных сводок. Здесь же все было по-старому: ленивый перекат волн, душный песчаный жар раскаленного полдня, кривые заплеванные улочки, хмельной запах перезревшего винограда. Только вот клумбы в городском парке заросли сорняками и на Доске почета перед исполкомом серели старые, выгоревшие, давно не менявшиеся фотографии с подрисованными усами.

Миша к тому времени был в Москве уже не последним человеком, обзавелся жизненным опытом, связями, успел даже срок отмотать за мошенничество. Зато вышел на волю уже окончательно своим в криминальном мире. Сейчас у них с Муромцем была и своя бригада ребят, и свои интересы в сфере молодого российского бизнеса. Он и сейчас-то привез Муромца в родной город не из ностальгических соображений, а чтобы свести его кое с кем из своих старых корешей, пробить некоторые мазы по сырью для алюминия.

На третий день радушного приема, оказанного им Мишиными друзьями, Ванька совсем окосел от местного гостеприимства: водка, черная икра, анаша, ласковые шлюхи с раскосыми восточными глазами. Миша оставил дружбана расслабляться в одиночку и отправился навестить предков.