Сны сирен - Евгений Ничипурук

Я стоял как вкопанный, осмысливая его слова. В голове была полнейшая каша. Потом я опомнился и побежал к двери. В пылу боя я чуть было не забыл самого главного. Я со всей силы толкнул стеклянную дверь, но она не открылась. Заперто надежно. Я бил ее ногами, толкал плечом… Безрезультатно. Тогда я решил пройти ее с разбега, как учил Лоскут. Я разбежался и, четко представляя себе, что на самом деле ждет меня там, за дверью, метнулся прямо на нее. Больше всего на свете в тот момент я хотел прорваться туда и… и, если надо, остаться в Саду вместо тебя. Я несся вперед так, что ветер свистел в ушах. Все быстрее и быстрее. Пока – бац! Искры из глаз! Боль во всем теле! Я налетел на непреступную плиту из бронированного стекла. С воем упал на траву. Слезы полились из моих глаз. Слезы боли и отчаяния. Я принялся бить себя по голове. Я точно обезумел и перестал соображать что делаю. Я хотел только одного: чтобы все прекратилось. И все прекратилось. Я проснулся.

Я всегда любил смотреть фантастические фильмы. Особенно мне нравились все эти апокалипсические фильмы. Каждый раз после просмотра подобной ленты мы много спорили с тобой о том, что ждет человечество в будущем. Спорили так искренне и яростно, будто от нас с тобой что-то зависело… Нам казалось в такую минуту, что мы – та самая часть человечества, которая способна понимать, что происходит вокруг на самом деле. Мы казались сами себе первыми христианами в Римской империи, видящими и осуждающими злодеяния Нерона, но стоящими в стороне от публичных протестов. Ибо наша задача была не сохранить мир, а сохранить мир внутри нас самих. Я всегда считал, что цивилизация неминуемо катится в ад. И спасти ее невозможно. Можно лишь абстрагироваться и не стать той частью человечества, что ускоряет предопределенное большинством людей движение. Само устройство мира предполагало его непременную кончину, и тот факт, что многие тысячи лет светлейшие и умнейшие головы не смогли предложить более-менее идеального общественного порядка, заставлял меня искренне верить, что никто и не сможет предложить. Люди не смогут измениться, а потому рано или поздно сожрут сами себя. Ты же всегда отстаивала немыслимую идею насчет того, что изменения возможны. Добро может победить зло, и все такое.

Мы выходили из кинозала после просмотра очередного апокалипсического блокбастера, шли по тихим московским улочкам и рассуждали о судьбе человечества. В те секунды мы были почти богами. Мы парили над суетным миром, мы были свободны. Мы ощущали нашу способность думать и принимать решения за самих себя так остро, что это казалось Счастьем.

Сила искусства.

Сила кинематографа.

Легко представить себе конец света. Легко представить себе свою собственную гибель вместе со всем человечеством. Ведь это не так уж и обидно. Если мир после нас станет лучше, то почему бы не сгинуть, к чертовой матери, со всем сегодняшним дерьмом?!

Но как представить свой собственный апокалипсис? Когда мир преспокойно живет дальше, а тебя – нет? Или ты есть, но лишь часть тебя? Это же несправедливо! Ведь ты не был преступником или убийцей! Ты не бомбил города и не развязывал войны. Не обрекал на голод и страдания тысячи людей. Ты просто жил и старался держаться в стороне от дерьма, относя себя к лучшей и просветленной части общества. И тут – н-на! Время продолжает свой неумолимый бег, а твои секундные стрелки встали… Разве можно представить такое? Когда рядом, но не с тобой что-то происходит, ты смотришь на это дело со стороны и делаешь неправильные выводы. Типа я всегда смогу поглазеть со стороны, а сам никогда не попаду в такую историю.

Сны мелодии.

Кто я без них.

Пустыми комнатами

Часы стихли.

Я написал это в блокноте за два дня до путешествия в Сад Сирен.

Я проснулся. В комнате истерично тикали часы. По оконному стеклу губкой размазывал влагу серый дождь. Ты мирно спала рядом. Дыхание твое было ровным, и мне на мгновение стало хорошо. Я обнял тебя покрепче, уткнулся тебе в плечо носом и тут же обнаружил, что оставляю кровавые следы на простыне. Тогда я вскочил и побежал в ванную умываться. У меня носом шла кровь. Причем сильно. В ушах также запеклась кровь. Проклятые наркотики сожгли слизистую и мозг, к чертовой матери.

Умывался я долго и тщательно. Старательно смывал с лица сон. Даже помыл голову, чтобы наверняка прогнать из памяти сновидческий бред. Потом заглянул в зал и обнаружил, что Лоскута нет. Мне стало намного легче. Значит, все это мне просто приснилось! Вот здорово! Лоскут, если и был, то свалил! Выходит, с ним все в порядке! И с тобой все в порядке! Я перевел дух и вернулся в спальню.

Полежал с тобой минут пятнадцать и решил, что пора будить. Хватит спать. Сначала нежно, потом чуть настойчивей я стал гладить тебя по спине. Ты не реагировала. У меня по груди пробежал холодок. Я собрался на кухню, чтобы набрать стакан воды и легонько брызнуть тебе в лицо. Ты же просто крепко спишь – и немудрено после таких безумных выходных! Я пошел на кухню, но, едва переступив порог, заметил темный силуэт на фоне серого окна.

– Лоскут, дружище… Ты живой… С тобой все в порядке… – нерешительно поприветствовал я его.

Тот молчал.

Я подошел, за плечи развернул его к себе.

Лицо хакера было неподвижной, ничего не выражающей маской. Взгляд, устремленный в бесконечность. Я принялся бить его по щекам. Ничего не изменилось. Лоскут продолжал пялиться сквозь меня.

Я все понял… И мне стало страшно. Страшно в первую очередь за тебя. Я понял, что Лоскут… он теперь как Сергей Издубны. А ты… ты теперь как Вильям Херст… застряла в Саду Сирен. Навсегда.

Мне ничего не оставалось, кроме как позвонить «03».

Дальше события развивались по самому скверному сценарию. Как я и думал, ты впала в кому, и врачи не смогли, сколько ни пытались, разбудить тебя. Лоскут сошел с ума. Превратился в растение. Таким и отправился на «скорой» в Кащенко. Причиной трагедии объявили наркотики. Ты якобы впала в кому от передозировки, и по той же причине у Лоскута поехали мозги. Для меня путешествие в Сад Сирен тоже не прошло бесследно. Мозг оказался поврежден. Именно та область, что отвечает за сновидения. По словам врачей, меня ожидает жизнь без снов, зато с хронической головной болью.

А что дальше? Я искренне верю, что все еще можно исправить. Что выход есть. Но я не знаю где он. Если б я мог, я бы вернулся туда, в Сад Сирен, за тобой. Но я не могу…

А Херст… Это самое странное – он очнулся. Об этом писали все газеты. За несколько часов до назначенного времени отключения приборов он пришел в себя, здоровый сукин сын. На днях я видел его в каком-то ток-шоу. Выглядит максимум на тридцать, держится как кинозвезда. Да он теперь и есть знаменитость, черт бы его побрал…

Сейчас я записываю тебе всю эту историю на диктофон, потому что не знаю, когда ты проснешься и что ты будешь помнить из произошедшего с нами. И я понятия не имею, буду ли я рядом в этот момент или у меня уже не окажется никогда возможности рассказать тебе всю эту историю лично. Но знай, если я придумаю, как вернуться за тобой, я вернусь. Чего бы мне это ни стоило. И если придется, останусь в Саду Сирен вместо тебя…