Тайны "Монастырского приюта" - Александр Трапезников

Партнером Александра Юрьевича оказался Абдаллах, более молчаливый, чем другие. Первый карточный розыгрыш кончился для них неудачно. Алоиз записал счет. Абдаллах покачал головой. Абарбанель радостно потер руки.

– Лежать вашим головам на этом блюде! – сказал он.

– Простите, а на что мы играем? – вспомнил вдруг Сивере. – Мы же не оговорили ставку.

– Какая разница? – возразил Алоиз. – Проигравший попадает впросак.

– А все-таки?

– Считайте, что он лишится некоторых привилегий, – сказал Абарбанель.

– Каких же? – не унимался Александр Юрьевич. С одной из сданных карт ему кисло улыбнулся бубновый валет. Остальные были разной масти и все – мелочь.

– Возможности сопротивляться волеизъявлению, – ответил историку Алоиз.

– Чьему? – Сивере даже отложил карты, настолько он был удивлен. Это все ему начинало не нравиться. Шутки шутками, а старички явно не в своем уме. Или, напротив, слишком уж себе на уме. Так может далеко зайти.

– Вам все скажут в свое время, – холодно бросил Абарбанель. Теперь они все нисколько не походили на тех вчерашних весельчаков, а действительно выглядели как восковые куклы.

– Ну, знаете ли! – воскликнул Сивере, отодвигая от себя по ломберному столику и свои карты, и прикуп. – Так я не согласен. Что за тайны Мадридского двора? Может быть, еще и на мою бессмертную душу сыграем?

– Может быть, – лаконично отозвался Абдаллах. – Но учтите, мы с вами в данной игре – партнеры.

– Это ничего не меняет. Мне надоело играть. Пусть в ваш «просак» попадают другие.

– Хорошо! – неожиданно согласились все три старика. Их карты легли на стол. Возникла минутная пауза. Они переглянулись между собой, словно совещаясь. Без слов. Одним взглядом.

– Будь по-вашему, – сказал Абарбанель. – Мы прощаем ваше неразумение. Оно вызвано нервами. Вы откуда родом?

– Из… Москвы, – немного опешил Сивере.

– Я имею в виду происхождение?

– А какая разница? – пришла очередь и Александру Юрьевичу задать этот вопрос.

– Теперь послушайте меня внимательно, – почти торжественно произнес Абарбанель. – И не перебивайте. Осталось совсем немного времени, когда вам откроется подлинный смысл вашего существования. От того, примите вы его или нет, будет зависеть ваше будущее. Ибо сказано: «И установлю союз Свой между Иною и тобою и потомством твоим, которое придет после тебя, на все поколения. Великие мудрецы прошлого сейчас говорят моими устами – они знают! Тот мудрец, имя которого я ношу, и Магарал, и Шнеур из города Ляд, и другие. Вам выпала великая честь и великая миссия, вы – избранны, дабы войти в Храм. Здесь и сейчас – лишь прелюдия к нему. Терпите и готовьтесь. Время Машиаха грядет».

В продолжение этих слов Алоиз и Абдаллах торжественно молчали, буравя Александра Юрьевича взглядами.

– Чего-чего? – переспросил Сивере. – А вы сами-то хоть поняли, что сейчас говорили? Повторить сможете? Да что здесь, в конце концов, происходит? Что за комедию вы все ломаете? Одни, другие… Совсем хотите из меня идиота сделать?

Старики переглянулись. Кажется, даже подмигнули друг другу.

– Зачем делать что-то из кого-то, который и так это? – несколько невразумительно, но вполне внятно произнес Абарбанель. Еще и улыбнулся.

– Все, ребята, с меня хватит! – резко бросил Сивере, поднявшись из-за стола. Он оттолкнул от себя вертящийся стул, который поехал к стенке и врезался в нее. А историк решительно пошел к двери.

Бессвязную речь стариков он всерьез не воспринял – мало ли чего мелют выжившие из ума картежники! Но, найдя Прозорова на стрельбище, он рассказал ему о случае с преферансистами, как о забавном анекдоте. Герман в это время в полном одиночестве меланхолически стрелял из помпового ружья по мишеням. Во рту, как всегда, дымилась сигара.

– Представляешь, хотели открыть мне смысл моего существования, – натужно хохотнул Сивере. И скаламбурил: – Будто я сам не знаю, что никакого смысла в определенном смысле нет.

– Ты бы с ними поделикатнее, – посоветовал Прозоров, откладывая ружье и припадая к кувшину с киндзмараули. Пил прямо из горлышка.

– А что, кусаются? КакПсаки?

– Один из них – не помню кто точно, мне Тошик рассказывал, – лишь полгода назад покинул психиатрическую лечебницу. А провел там лет двадцать. Отпустили ввиду полной дряхлости и безвредности. Но он, между прочим, маньяк. Может быть, слышал, в восьмидесятые годы – «Дело клеща-вампира»? Ужас наводил на Москву, Питер и некоторые провинции, кажется, Тамбов. Хотели расстрелять, но в институте Сербского признали психом. Теперь вот на свободе.

– Почему «клещ»?

– Потому что с клещами ходил, в чемоданчике. Шейные позвонки ими перекусывал и пил кровь. А головы с собой же в чемоданчике и уносил.

– Брешешь! – не поверил Александр Юрьевич.

– Спроси у Тошика. Мое дело предупредить.

Сивере все равно не поверил. Не мог он представить себе ни Абарбанеля, ни Абдаллаха, ни Алоиза в роли мясника с кузнецкими клещами, да еще присасывающимся к сонной артерии. Ф-фу ты!..

– В баню пойдешь? – спросил Прозоров. – Вечером собираемся.

– Меня Локусовы к себе приглашали. На темуру.

– Обойдутся. У нас будет повеселее.

– Помыться не мешало бы, – согласился Сивере. – Черная месса обождет.

Герман возобновил стрельбу из ружья. Фанерные щиты были уже насквозь продырявлены. История с клещом-маньяком не выходила у Сиверса из головы. Как бы то ни было, но старики явно со странностями. А кто тут без них? Еще поискать надо.

– Ты слышал, что фуникулер сломался? – спросил он.

– Знаю. Тошик обещал починить через пару дней. Сбежать хочешь?

– Куда?

Задав этот риторический вопрос, Александр Юрьевич сам же и растерялся. А действительно – куда бежать, от кого и зачем? От себя? Возвращаться в Москву, в унылую и промозглую жизнь? Нет, здесь гораздо интереснее. Так, должно быть, думает каждый сумасшедший, боясь покинуть свой убогий приют. Но ведь этот приют для нас – весь мир, безумный и порочный, а тем более временный.

– О чем задумался? – насмешливо спросил Прозоров, послав в цель очередной заряд. – На, постреляй! Пригодится.

– Нет, – отвел дуло в сторону Сивере.

Прозоров выстрелил в сторону мишеней, почти не глядя.

Размышляя, Александр Юрьевич расхаживал по внутренним галереям монастыря-гостиницы.

– Янек! – произнес вдруг кто-то за его спиной. Историк поспешно обернулся: никого. Ряды дорических колонн, ниши. Неужели послышалось? Сивере пощупал лоб. Голова начинала странно болеть, то ли от перенапряжения, то сказывались последствия от ночного удара.