Ведро, тряпка и немного криминала - Мария Самтенко

в город — асфальт под колёсами «Нивы» сразу становится лучше — и вскоре добираемся и до Следственного комитета.

Мент выбирается из салона и предлагает пройти в кабинет. Вздыхаю, но подчиняюсь. Конечно, я вовсе не против помочь родной полиции, только хотелось бы забежать домой и поесть, благо отсюда недалеко. Голодный желудок едва утешает светлая мысль о том, что Следственный комитет тут, под боком, а вот до дома, как ни крути, пришлось бы бежать минут двадцать. А ведь на улице по-прежнему моросит мелкий дождь, а я замёрзла, как десять собак… есть всё равно нечего, придётся готовить… в подъезде наверняка сидит бывший муж… да ну его, этот дом!

Немного утешившись по принципу «зелен виноград», решительно карабкаюсь по крутой скользкой лестнице.

Помню, помню я эту лестницу ещё со времён моего ранения. Как же там было? Ночь, улица, фонарь, аптека, недобитая уборщица на ступеньках, бессмысленный и злобный мент… ну и так далее. Не суть.

Вадим и Людмила поднимаются впереди, и я имею сомнительное удовольствие любоваться напряжённой спиной мадам Борджиа. Не менее сомнительное удовольствие любоваться моей спиной выпадает Хучику, который идёт в арьергарде; по счастью, вскоре мы забирается внутрь и попадаем в небольшую прихожую, за которой просматривается узкий, едва освещённый тусклыми жёлтыми лампами коридор.

Пока угрюмый полицейский на проходной записывает наши контактные данные, я пытаюсь сообразить, почему относительно новое здание изнутри выглядит так, словно построено в середине прошлого века. Одно из двух: или я ошибаюсь и здание старое, но с хорошим наружным ремонтом, или строители этого дома знали какой-то советский секрет, позволяющий наводить ужас на посетителей.

Немного поплутав по коридорам и преодолев ещё одну лестницу, мы попадаем в кабинет Хучика. Обстановка наводит тоску и ужас: выцветшие желтоватые обои на стенах, массивный железный стеллаж, заваленный толстыми желтоватыми папками, пузатый железный сейф у двери, обшарпанный деревянный стол, забранное решёткой окно (и это на втором этаже!) и высокие потолки (уверена, если обрезать их до нормального уровня, запросто можно собрать ещё один этаж).

Картину безысходности несколько портит высокотехнологичное офисное кресло, а ободранный диван в углу наводит на мысли о том, что Хучик ночует на работе не только в переносном смысле.

Налюбовавшись мрачным ментовским логовом, перевожу взгляд на его хозяина. Хучик критически разглядывает нас с Людмилой. Особенно Людмилу — благо та почему-то начала улыбаться и махать ресницами в его сторону.

Выглядит это не столько интригующе, сколько жалко, но результат налицо — мент явно заинтересовался. Может, мне тоже попробовать? Я не строила глазки с замужества, но ведь когда-нибудь надо начинать! В смысле, возобновлять.

Как же там полагается?..

Одним глазом беру на прицел Хучика, другим то и дело кошусь на Литературу, чтобы не сбиться. Несчастный мент выдерживает наш перекрёстный огонь не дольше минуты. Потом он поспешно ретируется за дверь, прихватив Людмилу для допроса, и просит Вадима взять объяснения у меня. стажёр вздыхает, усаживается в кресло и начинает бодро стучать по клавиатуре. Спокойно пересказываю всё то, что обсуждала с Хучиком. стажёр не задаёт дурацких вопросов — он просто записывает мои слова, распечатывает объяснение на еле живом струйном принтере и сует подписать. Оставив свою закорючку, поднимаюсь с неудобного ментовского стула, снимаю со спинки пакет, заменяющий сумку…

Однако не тут-то было. Вадим очень вежливо просит дождаться Хучика — возможно, у того есть какие-то вопросы. То есть появятся после допроса Литературы.

Ну ладно. В ответ я прошу раздобыть еды. стажёр ненадолго задумывается, после чего извлекает из ящика стола упаковку бомжатинки:

— У него сигареты, вермишель быстрого приготовления и растворимый кофе из банки. Что будете?

Я буду всё. Разумеется, кроме сигарет.

Сочувственно посмотрев на голодную экс-уборщицу, готовую наброситься на копеечную китайскую лапшу, Вадим щёлкает древним электрическим чайником (это покрытое накипью чудо техники размещается на сейфе). Вскоре кабинет наполняется знакомым резким запахом (между прочим, амбре бомжатины придает ему почти домашний уют), и я с позволения стажёра перемещаюсь на диван.

Благодаря обжигающей лапше (причём обжигающей не столько за счёт температуры, сколько из-за большого количества специй) я вроде бы согреваюсь. Ещё бы одежду просушить… только где? Едва ли Хучик оценит, если я завалю его строгий кабинет предметами женского гардероба.

Заметив, что я доела, Вадим забирает тарелку и протягивает мне сигарету. Интересно, зачем? Это такой джентльменский жест?

Вежливо отказываюсь:

— Спасибо, я не из этих.

— Из кого?!

— Ммм…ну… — меня немного смущают его удивлённые глаза. — Не из тех, кто курит.

Стажер недовольно бормочет, что у них с Хучиком нервная работа, и надо же как-то снимать полученный стресс. Да и вообще, какие у меня претензии к курильщикам?

Старательно заверяю, что нет, никаких, хотя на самом деле претензии есть — от них воняет, и ещё я невольно вспоминаю бывшего мужа, а это сомнительное удовольствие. Ну вот! Опять вспомнила. Теперь главное не накликать.

Определённо, без Петьки моя жизнь стала гораздо лучше.

18

Хучик чует аромат «бомжатской лапши» прямо с порога:

— Марина, вы же тут задохнётесь, — ворчит он, забирая у Вадима моё «объяснение». — Сидите, у нас там от силы минут на двадцать.

Да-да, знаем мы эти двадцать минут. Наверняка они будут заканчивать ещё часа полтора. К тому же меня как бывшую уголовницу не слишком вдохновляет предложение «сидеть».

Только других вариантов у меня всё равно нет.

— Как скажете, Фёдор Иванович, — бормочу я.

Следак бросает на меня подозрительный взгляд и с шумным вздохом извлекает из сейфа толстую папку:

— Возьмите, полистайте.

Вскакиваю с дивана и радостно хватаю добычу. Вот это другое дело! Интересно, что он мне дал? Где тут название? А, вот! «Материалы уголовного дела по факту суицида Костылёвой С.Я.»?..

Опускаюсь на диван в немом потрясении. Интересно, зачем этот лис вручил мне дело дочери Костылёвых? Тут явно какой-то коварный план.

— Читайте, читайте, — усмехается Хучик, закрывая за собой дверь. — Раз уж вы всё равно суёте свой нос…

Вадим ловит мой удивлённый взгляд и пожимает плечами:

— Вообще-то мы не даём подо… свидетелям чужие материалы. Ну ладно, начальству виднее. Надеюсь, вы не зальёте дело этой бурдой.

Я вежливо выслушиваю короткий, но леденящий душу рассказ о карах, которые непременно обрушатся на голову несчастной уборщицы, когда та опрокинет на дело стаканчик с кофе, и принимаюсь за чтение.

Зловещая и драматическая история семьи Костылёвых разворачивается передо мной в обрамлении коричневого картона и чуть желтоватых листов — похоже, Фёдор Иванович долгое время держал эту папку не в сейфе, а на подоконнике. Восприятию текста