Грани «русской» революции. Как и кто создавал советскую власть. Тайное и явное - Андрей Николаевич Савельев

Поставив вопрос о том, чтобы вся полнота власти будет у Советов, они готовы на следующий день поставить вопрос о том, что у власти должен быть только пролетариат. Сектантская оценка: за три месяца не сделано ничего. Но «за эти три месяца произошло не только создание таких органов, как это собрание, как [Съезд] Р. и С. Д., которое и сам Ленин считает величайшим проявлением народной революционной энергии». Вайшнтейн предлагает не разбрасываться даже временными союзниками: «Правительство, – не только пролетариат, но и те слои буржуазии, которые до известной степени идут вместе с пролетариатом».

Наконец, на трибуне появляется патриарх революции – Плеханов. Но вместо краткого и ёмкого выступления Плеханов начал жаловаться на то, что пятнают его имя, хотя он и не боится этого. Ему высказал претензии Троцкий за вхождение в группу подписантов воззвания, именуемого «Группа личного примера». Подписи под воззванием, призывающим к личному героизму, поставили люди самых разных политических взглядов, стремящихся к победе над Германией. Вместо поддержки оппонентов большевиков, Плеханов задел тех, на чьей стороне он выступал: «Наша армия не выяснила себе целей войны, именно поэтому она и находится в том состоянии, которое некоторым из нас, проникнутым излишним пессимизмом, кажется нравственным разложением духа русского солдата». Дезертиров Плеханов отделяет от революции, приводя пример настроений в революционной армии: «солдаты Кромвеля были лучшими солдатами своего времени: когда они выпили напитка революции, сердца их забились мужеством». Из подобных примеров следует, что дезертирство в русской армии было прямо связано с революцией: смысл войны был утрачен солдатом не до революции, а в результате революции. Этого, конечно, ни Плеханов, ни все советские активисты признать не могли, и даже думать об этом не собирались.

Плеханов – категорический противник сепаратного мира: «сепаратный мир, это было бы самоубийство русской революции. Россия оказалась бы оторванной от союзников, лишенной военных припасов, финансовая система её была бы окончательно подорвана, вместе с тем нам грозила бы с-востока Япония, а Германия, видя нас совершенно изолированными, диктовала бы нам совершенно беспрепятственно свои условия. Россия была бы совершенно раздавлена».

Замена революции бунтом и призывы в духе Бакунина со стороны Троцкого Плеханов определил как прошлое революционного движения: это «ошибочное представление, которое было устранено из рядов русских социалистов по мере распространения в их среде марксистских понятий». Прекращение войн Плеханов видит только с утверждением социализма: «так как война имеет источником эксплуатацию одного народа другим». Но когда зовут установить социализм немедленно, с этим он согласиться не может. Это он называет анархизмом. «То же самое в вопросе о войне. Нам говорят: войны прекратятся только тогда, когда восторжествует социализм. В общем, это – содержание социализма. Но точно так же, как и в вопросе эксплуатации труда капиталом, мы говорим, что немедленный социалистический переворот невозможен». «Несомненно, что какой бы оборот ни приняла война, какой бы ни был благоприятный исход этой войны для дела демократии всего мира, несомненно, что так как демократия не в состоянии будет сделать сейчас же социалистический переворот, то война может вспыхнуть и в будущем. Но ведь из этого не следует, что нужно вести себя так, чтобы война, которая теперь ведется, окончилась неблагоприятно для дела демократии. Из этого не следует, что война, которая теперь ведется, должна окончиться торжеством германского империализма, самого организованного, самого сознательного и потому самого страшного из всех видов империализма». «Вот почему и теперь, товарищи, если бы мы усвоили в своём отношении к войне ту тактику, которую нам рекомендуют слева, то это было бы ничем иным, как огромной услугой Вильгельму и его приспешникам. Мы, желая бороться с милитаризмом, в сущности, явились бы слугами милитаризма».

Относительно целей войны оратор объявляет их вполне определенными Временным правительством: мир без аннексий и контрибуций на основе свободного самоопределения народностей. И выражает удивление, что в условиях, когда значительная часть России оккупирована Германией, находятся люди, которые говорят: «что, защищаться, конечно, нужно, но главное, чтобы не пересолить, чтобы не оказаться империалистами по отношению к Германии». Мир невозможен, пока враг попирает нашу землю.

Меньшевика-интернационалиста Лапинского [80] никто уже не хотел слушать, хотя он пытался показать, что ответ на ноту Временного правительства имел единственный результат: союзные правительства переименовали аннексии в дезаннексии, а контрибуции в возмещение ущерба. Он полагал, что конференции и «идейная красота революции» не приведут к изменению позиции правительств союзников.

* * *

Заседания с обсуждением вопроса о войне продолжились после провокации большевиков, которые решили утвердить свою программу призывом на демонстрацию 10 июня, в котором огласили все лозунги, которые не были приняты на Съезде. Провокация была сорвана, как и маски с большевиков. Но это не означало для них никаких негативных последствий – «левые» хотели только обсуждать.

Обсуждение продолжил трудовик Державин (биографических данных нет), который повторил уже звучавшую мысль о том, что война – лишь фаза борьбы за установление мира. Что касается состояния армии, то пассивная оборона ведет её к дезорганизации и разложению. Организованное большевиками братание солдат – прекрасный способ для противника добывать разведывательную информацию.

В порядке пропаганды армию может укрепить только определенное утверждение власти, что война теперь уже не может быть империалистической, потому что она – война за всеобщий мир без аннексий, контрибуций, с правом самоопределения народов. И хотя война является злом, но теперь она является самым наименьшим злом.

Крыленко (95) объявил, что у него на руках имеется пять резолюций от фронтовых полков, но не назвал эти части, лишь показав документы президиуму. Что, видимо, гарантировало его от немедленного публичного разоблачения во лжи. Резолюции (видимо, с одинаковым текстом) были связаны с вопросом о наступлении и гласили: «Мы не хотим умирать, когда в душу закрадывается сомнение, что снова вовлечены мы в бойню капиталистов. Нет сил с легкой душой двигаться вперед, – нужна уверенность перед смертью, что умираем за дело народа, а для этого требуется, чтобы вся власть была в руках Советов Рабочих и Солдатских Депутатов, и если нужно тушить пожар, если для скорейшего достижения мира нужна война, если для этого нужно наступление, мы пойдем, но чтобы пойти вперед, необходимо, чтобы Совет взял власть в свои руки». (Голос: «Ленину дать».)

На данный момент энтузиазм в армии отсутствует – констатирует Крыленко. И приводит факт из истории Французской революции, когда такой энтузиазм был: «Первым моментом было то, что за “организатором победы” Карно в тылу стоял революционный конвент, стояла власть, которая опиралась на низы, на демократию Парижа, и который твердую революционную власть осуществлял прежде всего не по отношению к своему крайнему