Герда - Эдуард Веркин

– Эти уже два дня лежат, – пояснил Костя. – А там свеженькие, утром подвезли.

Костя указал рукой.

Саша приложила телефон к уху.

– Борис? Да, здесь. Да, точно. Точно, говорю. Пол-леса завалено. Да, можно начинать.

Костя помотал головой.

Я двинулся в направлении, указанном Костей. Далеко идти не пришлось. Головы валялись везде. Вокруг. Много.

– Приятная картинка, – сказала Саша. – Давай, Игорь, фиксируй, фиксируй.

Я снова стал снимать. Саша отошла чуть в сторону и тоже стала снимать, только на телефон, приговаривая:

– В области свирепствует коровье бешенство. Несколько крупных животноводческих хозяйств забили больных животных и получили страховые выплаты от государства. Но, как мы видим, у коровьего бешенства есть и другая, совсем не коровья сторона… Снимай, Игорь, снимай.

Я снимал.

Пока не затошнило уже по настоящему.

– Ладно, – сказала Саша. – Хватит. Пойдем отсюда. Костя, ты не провожай.

Костя еще раз пожал нам руки.

Двинулись по следам грузовика, метров через триста прокрались через буйный марсианский борщевик и оказались на дороге.

Возвращаться домой на автобусе не хотелось, проветриться хотелось. Поэтому пошли пешком. Вдоль трассы. Шагали себе, справа фуры, слева борщевик. Пыль еще. Клубилась.

– И что дальше? – спросил я через километр молчания. – Со всем этим?

– Дальше? Дальше все будет очень-очень весело. А вообще, надо, конечно, подумать… Давай о другом о чем-нибудь, а? И так тошнит.

– Хорошо. А откуда все это? Ну, головы?

Саша не ответила. И мы еще полкилометра молчали.

А мне хотелось еще спросить. Кое-что. Давно уже хотелось, но я все не решался почему-то. А сейчас взял – и спросил.

– А зачем ты в «Булат» вступила?

– Что?

– В «Булат», – повторил я. – Если тебе не нравится всем этим заниматься? Тогда зачем? Хочешь попасть в большую политику?

– Хочу, – сказала Саша совершенно серьезно. – А почему нет? Почему не я? А вдруг я буду лучше их?

– Да нет, наверное… Почему не ты, просто…

Фура. Пыль.

– А эти? – спросил я.

– Кто?

– Остальные? Ну, вот эти? Костя и дружественные гоблины?

– А, эти… Это актив. Так можно сказать.

– В смысле? – не понял я. – Они что, тоже в «Булате» у вас состоят?

– Не, – помотала головой Саша. – Не состоят пока. Просто они хотят перебраться.

– Куда?

– В обычный детский дом. Там икра крупнее, ты же сам говорил.

– То есть… Есть возможность перейти в более престижное заведение?

– А как же. Конечно. И за эту возможность многие цепляются. Ну, поведение хорошее, в самодеятельности там участвовать, спортом заниматься, успеваемость. Костя, их главный, он боксер хороший, ребят объединил. Стараются.

– А остальные как же? – спросил я. – Кто не в самодеятельности и не боксеры?

Саша пожала плечами.

– Остальные, значит, здесь так и будут?

– Ага, – кивнула Саша. – Здесь так и будут. Если не сядут, конечно.

– Почему?

Фура. Пыль. Потом Саша ответила.

– Потому что на всех местов в шлюпках, Игорек, никогда не хватает. Спасутся лишь те, кто хочет спастись. Кто гребет к берегу, кто думает жить по-человечески. Остальные… Пусть проигравший плачет, ничего изменить нельзя.

Фура, сажа, дизельная гарь.

– Но ведь это…

– Ага, подлая позиция, – согласилась Саша. – Но пока по-другому никак. Я же говорю, мест не хватает.

Саша отряхнула от пыли волосы.

– Нет, конечно, есть другой путь, не спорю – окружить каждого Богдана любовью и заботой и, может быть, из них что-то и получится. Но…

Саша остановилась и посмотрела на меня.

– Вот ты же не хочешь потратить свою единственную и неповторимую жизнь на то, чтобы направить на путь истинный пару-тройку упырей?

Я промолчал.

– И никто не хочет, – сказала Саша. – Мобильник подарить, приставку там, гантели, это еще куда ни шло… А то как же – у нас вторая «бэха» без дела ржавеет, а рядом сиротки голодают, от этого тирамису в глотку не лезет. Дорогой Деда Мороз, я с детства мечтаю… Они потом этими вашими подарками в хоккей играют.

Я опять промолчал.

– Вот ради интереса проверили бы – сколько подарков через месяц у них остается… – Саша нервно почесала лоб. И махнула рукой.

Я не знал, что ей сказать.

– А вообще-то, конечно, я вру, наверное, – нахмурилась вдруг Саша. – Вру, что ничего изменить нельзя. Можно. Просто… Просто для этого нужно от многого отказаться, за так ничего никому не дается, это понятно. И, конечно, возиться с каждым бесперспективно, нужно спасать всех, сразу, только так получится, только за шкирку, только пинками.

– Биг добро за биг мани.

– Точно. Биг добро того стоит.

Саша покивала головой, но не мне, а словно себе.

– Ладно, – сказала она. – Разболталась. Какая разница? Все равно скоро…

– Что скоро? – не понял я.

– Да ничего. Смотри.

Саша улыбнулась и вытянула руки. Пальцы дрожали.

– Перепугали меня все-таки эти гоблины, – ухмыльнулась Саша. – Однако…

– Меня тоже.

– Хорошо, что Юлька с нами не поехала, – сказала Саша. – Она бы в обморок грохнулась, мы бы еще и ее таскали, а она тяжеленная.

– Юля тяжелая? Она, кажется, тощая.

– Тощая, а тяжелая, как бревно. Не поднять.

Я тут раньше никогда не была, а район оказался интересным. Четырехэтажные дома из выгоревшего красного кирпича, балкончики и балконы, мансарды, старинное кладбище, заросшие в непроходимость парки, какое-то совсем странное место, не думала, что в нашем городе такое еще осталось, того и гляди из-за поворота выйдет пьяный и голодный Пиросмани. Заречье.

Не зря.

– За рекой вообще много интересного сохранилось, – рассказывала Саша. – Когда новый город построили, все кинулись туда переселяться, а тут все осталось, как планировали в тридцатых, стадионы, парашютные вышки, фонтаны, статуи, ну и застройка девятнадцатого века тоже сохранилась.

Мне тут понравилось. Дух времени, когда жизнь была еще по-настоящему настоящей. И Пиросмани, он действительно показался из-за угла с картиной, написанной на американской клеенке, поглядел на нас мутным взглядом и поплелся куда-то, наверное, продавать талант за миску кислой капусты. А мы захотели пить, бочка с проржавевшими боками, у ней мы купили кваса, довольно, кстати, вкусного, хотя и кислого, сбродившего слегка. Саша сказала, что вполне себе ничего квас, отравления редко случаются, к тому же в основном у иностранцев, которые сюда приходят посмотреть на нищих и свободных художников. Богема. Как наш Петр Гедеонович, он, кстати, после крайнего спектакля общее растяжение организма получил и два нервных срыва в придачу, врачует себя эликсирами.