Царь Гильгамеш - Дмитрий Володихин

Но узор в тот день рисовала не одна царица Лиллу. Эбих черных просматривал таблички, присланные Упрямцем, Дуганом и Уггал-Банадом из края Полдня, далеко еще не замиренного. Он обдумал вчерашнее столкновение и пришел к выводу: «Надо убирать мальчика из столицы. Как можно раньше. Лиллу раздавит его из лучших побуждений. А он — наша последняя надежда…»

* * *

Паводок великой и бешеной нравом реки Еввав-Рат недавно закончился. Вода еще стояла высоко в канале Агадирт, и в великой реке Тиххутри, и в небольших каналах, и в канавах на полях земледельцев, и в искусственных прудах, и в болотцах. На глинистых всхолмьях, куда не добирались ни плуг, ни лоза, не пересыхали глубокие лужи. Край Полночи в стране Алларуад наполнился сырыми ветрами. Луна редко показывалась из-за туч.

Эбих Асаг, лугаль Баб-Алларуада, главного оплота Царства в краю Полночи, лежал голышом под пологом, защищающем от комаров. Сон не шел к нему. Два дня назад он прибыл из подчиненной ему Барсиппы, где наводил порядок после разгрома, учиненного там мятежниками несколько месяцев назад. Раны в стенах были заделаны, гарнизон бунтовщиков, сдавшийся после непродолжительного сопротивления, строил дома, восстанавливал дамбы и рыл колодцы. Город недавно присягнул на верность государям Апасуду и Бал-Гаммасту… Ниоткуда не приходило тревожных известий. Молчали лазутчики. Тамкары, вернувшиеся из полночных земель за каналом, не увидели там ничего угрожающего. Дозоры из Эшнунны, уходившие далеко в степь и предгорья, возвращались, не найдя вражеских отрядов…

Тем не менее 1-го дня месяца тасэрта эбих Асаг, повинуясь странному беспокойству, покинул богатый и веселый город Барсиппу ради строгой и унылой крепости Баб-Алларуад. Что поделаешь, в этой земле солдат всегда был главнее торговца.

Военное место. Здесь на трех мужчин не более одной женщины, и от этого бабье несговорчиво. Не то что в столице или в той же Барсиппе… Сегодня эбиха отвергла Аттам, дочь агулана водоносов. Да и Творец с нею. Беда невелика.

Беспокойство не оставляло Асага и здесь. Он не притрагивался к вину вот уже седмицу, с самой Барсиппы. Усилил стражу на стенах. Велел закрывать ворота в форте на переправе полустражей раньше обычного. Вчера вышел с конным отрядом за канал и разведал местность к Заходу от переправы… никаких следов неприятельского войска. На Восход по каналу — к реке Тиххутри — отправил на трех лодках сотника черной пехоты Маггата с солдатами. Тревога постепенно усиливалась, будто больной зуб просился вон из десны и дергал все настойчивее. Эбих осмотрел древние стены, хотя их и ремонтировали всего солнечный круг назад. Только говорят, что Баб-Алларуад построили еще при царе Уггал-Банаде I. Конечно, с тех пор эту твердыню враг ни разу не подчинял под свою руку. Ни штурмом, ни осадой, ни хитростью. В пророчестве сказано: «Будет Царство стоять несокрушимо, пока не пали ворота Царства…», то есть Баб-Алларуад, ибо это имя означает как раз «Ворота земли Алларуад». Сюда Младший народ пришел во времена Исхода. Здесь вырыт был первый канал Царства… Не важно. От Уггал-Банада I, по прозвищу Львиная Грива, в стенах крепости не осталось ни одного кирпича. Ее дважды разрушали, хотя само место оставалось за Царством, и неприятель не мог выбить его защитников из руин. Потом дважды восстанавливали. Несчетное количество раз ремонтировали. Говорят, Кан II Хитрец, сто солнечных кругов назад истративший прорву серебра на новый форт, пошутил: «Не знаю более высокооплачиваемого пророчества…»

У Асага под началом числилось пятьсот солдат пехоты ночи, еще тысяча лучников и копейщиков царской службы, неполная сотня конников, а также сотня гурушей, охранявших порядок в городе я ближайших селениях открытой земли. Если поставить на стены ополчение горожан, привычных к военным грозам, он получит еще тысячу или две.

Этого достаточно для хорошего боя. И офицеры у него вполне надежные. Ветераны, за каждым по доброму десятку походов и более того. Прежнее царствование выдалось щедрым на битвы, как бывает иной солнечный круг щедрым на дожди, на хлеб, на урожай гранатов или на саранчу…

И все-таки эбих никак не мог успокоиться. Так случалось с ним раньше, и всякий раз — не зря. В отблесках огня и в шуме ветра, в плеске рыбы на прудах и в едва различимом шепоте травы ему чудилась надвигающаяся угроза.

Иной раз, когда подступало к нему такое, эбих сам себе казался львом, бредущим в высокой траве; звуки и запахи несут ему не понятное для человека слово о пище и опасностях; невнятный каприз подталкивает его пойти в одну сторону, а не в другую; страх перед тем, кто сильнее и может оказаться за первым же поворотом, мешается с желанием убить и уверенностью в собственной мощи; ноздри нервно втягивают илистое зловоние приречных зарослей; лапы сами собой выбирают то место, где под ними ничто не треснет и не зашуршит. Рат Дуган говорил ему на это раз и другой: «Не понимаю. Я должен знать наверняка. Иначе не умею». Лан Упрямец помолчал-помолчал и сказал вот что: «Ты, друг любезный, заполучил от Господа полезную вещь. У меня ее нет. Н-да. Но иногда мне достаточно взглянуть на человека, послушать, как он говорит на протяжении сотни ударов сердца, и я буду знать, где он надежен, а в чем слаб, какая в нем сила, куда его отправлять с поручением не стоит и куда — стоит. Меня всегда интересовало, Асаг, кем взять дело и как это совершить, а тебя — кто ударит первым и откуда, потом — будь что будет. Должно быть, Творец увешивает мэ эбиха странными игрушками… Я верю тебе. Ты и впрямь похож на дикого кота. Если б можно было поставить нас троих командовать армией в одном сражении, мы были бы непобедимы. Ты разведал бы все как надо и выиграл первую сшибку. Я бы добился преимущества в середине. Рассчитал бы, как добиться. Ну а Топор закончил бы дело в нашу пользу, потому что он из нас троих — самый упорный и неуступчивый…» Про Уггала Карна тогда не задалась беседа. Тот стоил их троих, вместе взятых. Не самое большое удовольствие — говорить об этом вслух…

Сегодня днем Асаг молился в храме. А потом преподнес городскому первосвященнику в дар для Дома Творца расписную алебастровую вазу и костяной ковш с тонкой резьбой. Дал бы что-нибудь подороже, но не та у него была натура, чтобы копить серебро, барахло, скот. Ценные вещи не задерживались у Асага. Любил коней и женщин. Но и с конями, и с женщинами как-то выходило, что сами они оказывались во владении эбиха и сами же куда-то девались. Любил еще войну. И это единственное, чего было у него за тридцать семь солнечных кругов хоть отбавляй.

Асаг слышал, будто существуют люди, которым доступно иное зрение. Некоторые чуть ли не за день чувствуют бурю и грозу. Другим доступно слово Творца, и их после смерти называют святыми. Третьи за двадцать шагов узнают мага или слугу Падшего — хоть бы и принял он человеческое обличье… Никогда прежде Асаг не видел такой военной бури, какая надвигалась на него сейчас. Какой-нибудь набег сотни-другой кочевников, обычное дело для этих мест, ничуть не потревожил бы его. Нет, он чувствовал иное. Как будто целых три достопамятных битвы на поле под Кишем должны были явиться одна за другой. И первая из них выйдет самой малой…

Сон не шел.

Асаг оделся и отправился в Приречный форт. Хоть и был форт поставлен не у настоящей реки, а у рукотворной, местные жители упорно именовали его Приречным. Да и то правда. Канал Агадирт давно не чистили, он зарос, развелись в нем тьмочисленные горластые лягушки, плавали по нему рыбацкие плоты — словом, река и река… Там, на втором этаже воротной башни, должен был бодрствовать старший офицер крепостного караула и одна смена караульных. Вторая стоит на стенах, а третья и четвертая — спят. Обычно караул выставляют в три смены, но Асаг распорядился о четвертой. Солдаты будут больше спать, меньше устанут, а значит, не столь многие заснут, прислонившись к зубцу… Лишь бы не упустили то, чего нельзя упустит Сегодня за охрану крепости Баб-Алларуад отвечал сотник Дорт… Эбих по узенькой витой лестнице поднялся наверх. Караульный, как и положено, не пропустил его внутрь, кликнул сотника. Ни царь, ни эбих и никто иной, кроме караульного офицера, не властен над солдатом, который стоит на посту. Разве только сам Творец…