Дежурный по континенту - Олег Горяйнов

К Дону подбежал официант.

– Принеси-ка нам что-нибудь покушать, сынок, – обратился к нему Фелипе. – Всё что угодно, кроме рыбы.

Официант, из молодых придурков, посмотрел в растерянности на хозяина. Тот ласково улыбнулся гостям, официанта же добродушно потрепал по загривку, после чего взял этот загривок в железные клешни, сжал так, что у парня слёзы брызнули из глаз, и прошипел ему:

– Ну, что встал, урод? Что встал?

– Они поку-у-ушать хотят… – простонал официант. – Ещё никто сюда кушать не приходил…

– Ну, и понятное дело. Никто не приходил, а они вот пришли. Значит, дуй бегом через дорогу, к сеньору Авелино, и чтобы через пятнадцать… нет, через десять минут здесь стояла самая лучшая еда, какая только у него найдется, понял? Скажи, что я заплачу ему наличными буквально через час и не торгуясь, понял? Если же ты через десять минут не накроешь этим сеньорам лучший стол в своей жизни – я тебя, паразита…

– Знаю, знаю, – пробормотал официант, рванувшись к задней двери. – Заставишь меня менструальные прокладки жрать, пока пузо не вспучит, – продолжал он, выскочив на улицу. – Уйду я от вас. Вот вы где у меня все с вашим стриптизом. Я через это дело уже импотентом стал…

Хозяин же, почесав лысую репу, решился на отчаянный шаг. Подозвав самого шустрого из вышибал, бывшего моряка Жанио, он послал его через три квартала в конкурирующее заведение «Розовые киски» с тем, чтобы этот Жанио проник к кискам в раздевалку и уговорил самую шикарную из них, настоящую звезду стриптиза, известную всему Маньяна-сити Кармелиту Паучок под любым предлогом сбежать на полчаса от своих хозяев и поработать на столе в «Волосатой Жемчужине». За получасовой номер хозяин «жемчужины» посулил ей пятьсот баксов, плюс по полсотни баксов за содействие Жанио и его шурину, служившему в «Розовых кисках» менеджером по соблюдению порядка, то есть, по-маньянски говоря, тем же вышибалой. Всё окупится.

Ещё одного своего «менеджера» хозяин поставил неподалёку от столика дона Фелипе и велел ему держать в поле зрения всех присутствующих в зале драгдилеров. Не дай бог, кто-нибудь из них, разглядев в добропорядочном Доне денежного клиента, предложит ему купить травки или побаловаться косячком. Забьют этому драгдилеру его косячок в задницу и заставят дым пускать ушами. И это будет ещё гуманный поступок. Куда менее гуманным будет, если за компанию то же самое проделают с хозяином.

Через десять минут стол был накрыт. Хозяин рискнул обойтись без излишней роскоши: что нашлось у соседа готового, то и было расставлено на скатерти, к счастью, оказавшейся белой и накрахмаленной. Пицца, какое-то мясо, фаршированные яйца, спаржа, салат и прочая дребедень.

– Там на улице шестеро моих людей, – обратился дон Фелипе к хозяину. – Облагодетельствуй и их чем-нибудь в таком роде, сделай милость. Ребята устали и проголодались.

Фелипе вонзил вилку в мясо, и тут свет в зале погас. Подиум, напротив, осветился яркими прожекторами. Вместо тихой приличной способствующей пищеварению музыки из динамиков попёр какой-то гнусный рэп, и на подиум на журавлиных ногах выскочила тощая девица в пеньюаре поверх бикини. Она принялась отплясывать, размахивая ногами и руками, смотрела дерзко и преимущественно в сторону Фелипе Ольварры, почётного гостя этого вечера.

– Это ещё что за чудо? – спросил дон Фелипе, размягчевший душой от выпитого виски, у своего главного sicario Касильдо.

– Танцовщица, хефе, – разъяснил Касильдо ртом, полным горячей пиццы, и посмотрел на часы. – Должно быть, будет танцевать.

– Надеюсь, не у меня на столе, – пробормотал Ольварра и отправил в рот целое яйцо, набитое тушёной индюшатиной вперемешку с кватепекскими шампиньонами, луком и перцем.

Девица скинула пеньюар и, мерно пристукивая четырёхдюймовыми каблуками, приблизилась к краю подиума. Повернувшись к Ольварре круглым задом, она нагнулась и задвигала обнаженными ягодицами так, что вытатуированный на них карикатурный тарантул засучил ногами, задвигался – как живой!.. Картинка была исполнена в двух цветах: чёрном и красном.

Попутно девица сняла бюстгальтер.

– Забавно, – сказал Ольварра, уничтожая салат. – Она что же, и исподнее с себя снимет?

– Похоже на то, – сказал Касильдо, утирая жирные губы. – Это, собственно, то, за что ей идет зарплата.

– Надо же, – добродушно сказал Дон. – Хорошо некоторым живется: снял штаны – получи денежку. Ни тебе риска, ни тебе пота, ни тебе усиленной умственной деятельности. Жалко, что я так не могу. Мне, пожалуй, если бы и платили, то, скорей, за то, чтобы я их не снимал. Святая Мария, матерь Божья! Куда катится мир?..

Касильдо усиленно жевал жёсткую спаржу и покрывался холодным потом. Лучше бы он не слышал этих слов. От кого угодно, только не от хефе. Ясно, что хефе выпил, расслабился. Со всеми бывает. Но если завтра он соберётся с силами и вспомнит, упаси Господь, кто был накануне свидетелем его пьяных словоизвержений?.. Чур меня, чур.

Безопаснее гулять по минному полю, чем быть наперсниками сильных мира сего.

Он посмотрел на часы и зажевал в ускоренном ритме.

Девица, одетая в одни стринги, вдруг спрыгнула с подиума, подтанцевала к столику дона Фелипе, выхватила орхидею из вазочки посреди скатерти и, зажав её в зубах, в один прыжок очутилась на столе.

Ольварра вытаращил глаза. У Касильдо разжались челюсти, и кусок лепешки выпал из его рта ему на колени, замарав штаны. Девица, ритмично трясясь мелкой дрожью, повернулась к Ольварре задом и, ничтоже сумняшеся, начала стягивать с себя трусики.

Этот розовый кошмар имел все шансы закончиться чем-нибудь нехорошим, потому что дон Фелипе, зайдя сюда действительно покушать, оказался совершенно неподготовлен к тому, что над его тарелкой с едой какой-то незнакомой бабе вздумается снимать свои трусы.

Но у Ольварры зазвонил телефон.

‑ Слушаю! – сказал Ольварра.

‑ Это я, хефе, ‑ послышался хрипловатый голос Лопеса.

‑ Ну, наконец-то, ‑ сказал Ольварра. – Что у тебя?

‑ Всё в порядке. Подробности расскажу при встрече.

‑ Тогда завтра я тебя жду с утра.

‑ Понял.

Касильдо, как истинный профессионал, быстро среагировал на ситуацию со стриптизёршей. Подняв квадратное лицо к Кармелите Паучок, которая, держа трусы в руке, всё ещё по инерции сучила ногами по столу, где остывали остатки их неудавшейся трапезы, он шепнул ей:

– Сматывайся отсюда живо, дура членистоногая! Пока тебе руки-ноги не повыдёргивали. Тут тебе бумажку в один доллар за чулок закладывать не будут…

Девица попалась сообразительная, два раза ей повторять не понадобилось. Что такое бумажка в один доллар за чулок – дескать, ты больше-то и не стоишь, мучача – для профессионалки, она тоже понимала. Крах карьеры. И если грозятся чем-то ещё более страшным – значит, нужно сматываться моментально. Когда Ольварра перестал говорить и повернулся, её уже и след простыл.