Прикосновение волшебства - Патриция Райс

— Я пригласил вас сюда не за этим, — хрипло промолвил он.

— Мне все равно, Уайатт, — прошептала Кассандра, прижав его руку к груди. — Прошу вас, не останавливайтесь.

— Не здесь, моя любовь. Давайте я помогу вам одеться и провожу домой, пока вы не промокли до нитки.

Кассандра вопросительно посмотрела на графа, но он не нашел слов для ответа. Не будь она замужем, он не колеблясь предложил бы ей руку и сердце. И совершил бы этот первый в его жизни безумный поступок с огромной радостью. Ведь жениться на Кассандре — все равно что взять себе в жены бурю. Эта особа и без того превратила жизнь в его в доме в кромешный ад — уже одним фактом своего существования вопреки желаниям его матери. Но увы, Кассандра замужем, а не в его правилах заводить романы с чужими женами.

— Я даже не знаю, что сказать, Кассандра. Моему поведению нет оправдания. Простите меня, если можете.

Он снова прячет голову в песок, подумала Кассандра, и ей стало грустно и горько. Но нет, он от нее не уйдет. Она этого не допустит! Ведь они были так близки к тому, чтобы обрести наконец долгожданное блаженство! Кассандра накрутила на палец манишку его рубашки и умоляюще заглянула ему в глаза.

— Не отталкивайте меня, Уайатт. Знаю, я не всегда была справедлива к вам. Поставила вас в неловкое положение в Хэмптон-Корте. Я только потому согласилась выйти за Руперта, чтобы вы не чувствовали себя мне обязанным. Я знаю, какие разговоры ведутся о нас в округе. Обещаю никогда больше не появляться с вами на людях. Только не покидайте меня, Уайатт! Обещайте, что мы будем видеться.

Меррик не знал, верить ей или нет. Этой негоднице не занимать притворства, ей ничего не стоит разыграть любую сцену. Ему не хотелось думать, что все ее слова — от первого до последнего — ложь. Но просить, умолять — не в ее характере.

— Вы хотите сказать, что вышли за Руперта лишь затем, чтобы освободить меня от данного вам слова? Извините за резкость, но не кажется ли вам, что ваш поступок разумным не назовешь?

Господи, что она наделала, ужаснулась Кассандра. Теперь он зол на нее, и как ему объяснить, что двигало ею, когда она принимала это решение? Кассандра отстранилась от графа и посмотрела на свою лошадь, которая беспокойно рыла копытом землю. Небо стало заметно темнее, однако тучи так и не пролились дождем. Кассандра мысленно молила небеса о хорошем ливне — вот что мгновенно остудило бы ее, отрезвило, привело в чувство.

— Простите, Уайатт, но у меня не было выбора. И мне не хочется сейчас говорить об этом.

Она гордо вскинула подбородок и шагнула к лошади, ожидая, что граф поможет ей сесть в седло.

Но Меррик не двинулся с места и продолжил свой допрос с пристрастием:

— Насколько я помню, я пришел к вам уже после того, как в газетах появилось объявление о вашей помолвке. Пришел для того, чтобы подтвердить мое предложение, хотя не обязан был этого делать, разве не так?

— Да, так и было, — еле слышно прошептала Кассандра.

— Однако вы сочли единственным выходом для себя выйти замуж за Руперта?

Слова графа резали по живому. Ну как ему объяснить, что для нее это действительно был единственный выход? Ведь Меррик ей все равно не поверит. Кассандра подвела свою лошадь к поваленному дереву и попыталась сесть в седло без его помощи.

Взбешенный, Меррик в два шага преодолел разделявшее их расстояние, молча помог ей сесть в седло и сам вскочил на лошадь.

Обратный путь они проделали в полном молчании. Увы, не только молчание разделяло их, но и многое другое, что осталось невысказанным. Наконец они доехали до зиявших глазницами развалин. Меррик спешился и помог своей спутнице. Но вместо того чтобы взять Кассандру за талию, предложил ей руку.

Кассандра молча приняла его руку, но на землю спустилась без его помощи. Спешившись, она заглянула ему в глаза, затем резко повернулась и зашагала к развалинам. Меррик остался стоять на месте.

Не в силах уснуть, Кассандра лежала в своей одинокой постели и прислушивалась к раскатам грома. Закрыв глаза, она вспоминала прикосновения Уайатта, запах его кожи, видела страсть в его взгляде. Она отдала бы все на свете, чтобы Меррик снова оказался с ней рядом. Тогда ей не было бы так одиноко.

Однажды она спросила Пегги, любовницу отца, что происходит в постели между супругами. Пегги ответила, что в постели мужья и жены обнимают и любят друг друга. Именно этого сейчас и хотелось Кассандре: чтобы ее обнимали и любили.

Кассандра вытерла скатившуюся по щеке слезу. Когда ей исполнилось двенадцать, она дала себе слово никогда не плакать. Ведь слезами горю не поможешь. Если ей хотелось плакать, она пускала в ход кулаки. После того как Дункан дал ей сдачи, она стала бить лишь неодушевленные предметы. Но с годами боль отвержения становилась все невыносимее, а сбитые костяшки пальцев не приносили никакого морального удовлетворения.

Кассандра любила своих родителей. Они были для нее всем на свете. Отец с матерью по-своему тоже любили ее. Хотя она и не была родной дочерью маркиза, он с гордостью показывал ее друзьям и называл своей маленькой принцессой. Когда у него были деньги, он покупал ей игрушки и наряды и возил рядом с собой в экипаже. Она не знала, что он ей не родной отец, до тех пор, пока об этом не сказал Дункан. Тогда Кассандра плакала последний раз.

Маркиз ничего не ответил, когда она слезно умоляла его опровергнуть слова брата. В тот вечер маркиз выпорол Дункана, а Кассандра всю ночь проплакала. Утром она пнула Дункана ногой в живот и ушла с высоко поднятой головой.

С тех пор все изменилось. Маркиз никогда не называл ее незаконнорожденной, однако, напившись, ругался и даже бил ее, как и Дункана. Чем старше она становилась, тем труднее ей было смотреть в лицо фактам, тем чаще напивался старый маркиз. И все более жестоко обращался с детьми. Кассандра не могла ударить его, поэтому научилась улыбаться в ответ. От этого маркиз начинал рыдать, словно ребенок, зато она чувствовала себя сильной. Однако боль не проходила. Слезы градом хлынули из ее глаз. Кассандра заметалась в постели, пытаясь успокоиться. Ей просто хотелось родительской любви. Ей казалось, что отец любит ее, когда она помогала ему выиграть в карты, но затем он приходил домой, и Кассандра слышала сцены, устраиваемые в комнате матери. Она знала, что разговор шел о ней. Это она была виновата в том, что отец пил, а мать постоянно болела. Она всегда была в чем-то виновата и ничего не могла с этим поделать.

Кассандра чувствовала себя совершенно беспомощной. Возможно, если бы она вела себя лучше, мать и отец любили бы ее и все было бы в порядке. Но что бы она ни делала — все получалось плохо. Если она куда-то отправлялась с отцом, плакала мать. Если оставалась дома с матерью, отец сердился, а мать снова плакала. Ей никак не удавалось завоевать их любовь, и она перестала сокрушаться по этому поводу.

А сейчас слезы нескончаемым потоком лились из ее глаз. Неужели это так плохо — желать, чтобы тебя хоть немного любили? Она была нужна Меррику так же, как он ей. Она это чувствовала сердцем. Иначе он бы так не поступил. Но она рассердила его, и теперь он никогда ее не полюбит. Все возвращается на круги своя. Почему она все делает не так?