Очень хотелось солнца - Мария Аверина

Разгадка этого чуда пришла к ним внезапно. Совершенно непонятным образом проиграв безумную гонку за очередным грантом на написание крайне важного умного шедевра, он мучился тогда хронической бессонницей. И, в тысячный раз проигрывая про себя все свои допущенные в «тараканьем забеге» ошибки, периодически ночами выходил на балкончик, чтобы освежить разгоряченный мозг. В один из таких выходов он и засек, как долговязый сосед с огромной корзиной и специальным фонариком на лбу, словно привидение, легко перешагнув легшую в траву «рабицу», методично, яблочко за яблочком, собирает весь урожай.

Раздражение на себя требовало выхода, и он уже было набрал в легкие воздуха, чтобы сообщить соседу, что тот нарушает границы частной собственности, но… Тот, словно что-то почувствовав, резко поднял голову, и оказавшийся неожиданно сильным свет от налобного фонарика буквально ослепил его. Было такое чувство, что луч этот достигает даже желудка, который вдруг почему-то заныл. И вместо того чтобы наорать на наглого, всем давно надоевшего своим брюзжанием соседа, он внезапно повернулся, спустился на первый этаж, добрел до холодильника, достал оттуда сочное польское яблоко, купленное ею в супермаркете, и с каким-то сладостным мстительным чувством вонзил в него зубы.

Так все это и продолжалось годами. Забора все не было и не было. Тишина была неполноценной, общение – избыточным. А яблоня все роняла и роняла свои плоды на их территорию. И они, все больше раздражавшиеся собственной интеллигентностью, так и не смели ни прикоснуться к ним, ни спилить-таки эту проклятую ветку. И превратить наконец недозабор в полноценную крепостную стену, отгородив себя от принудительных лекций по теории архитектуры, которые неизменно читал зануда сосед, кося траву или подвязывая помидоры…

Ситуация разрешилась внезапно и стремительно.

К ней и к нему приехал внук. Нужно сказать, это было из ряда вон выходящее событие – внука к ним привозили редко. Потому что у него от топота, визга трехлетнего чада и звука таскаемой по полу машинки начинала сразу болеть голова. Он просто переставал писать свои умные книжки и был вынужден уходить на другой конец поселка к знакомому играть в шахматы. А она… Она была в состоянии подарить внуку целый мир. Но в разумных временных пределах, поскольку огромное количество сил у нее отнимали подготовка к умным лекциям и проверка студенческих работ. Потому более чем раз в году и всего на неделю внук не мог отвлекать ее от такого важного государственного занятия. Ведь ей приходилось бросать свои лекции и тетради и, помимо гречки-размазни, начинать варить еще и манную кашу, а также выносить горшок и ловить подвижного как ртуть карапуза, норовившего то упасть в колодец, то залезть на сетку-рабицу, а то и вовсе открыть замок калитки и выбраться на улицу.

– Вот станет он постарше, – говаривала она дочери, – будешь привозить его к нам чаще. Дед будет играть с ним в шахматы, а я смогу доверить ему косить траву. Тогда пожалуйста. А сейчас… сейчас мы пока просто не приспособлены к тому, чтобы возиться с таким маленьким ребенком.

Маленькому ребенку между тем на сложности, которые он создавал в жизни взрослых, было, конечно же, глубоко наплевать. Таща за собой по ступенькам на второй этаж за хвост старого кота, он другой рукой умудрялся попутно отковыривать от стены с любовью и тщанием наклеенные фотообои. И тут же, оступившись, кубарем катиться вниз, оглашая весь дом невыносимыми воплями. Ей приходилось бросать привычную возню с паровыми котлетками и бежать дуть на разбитые коленки, заливая их зеленкой, приклеивать оторванные фотообои и часами искать ошалевшего и раздраженного кота, который прятался не где-нибудь, а на участке вредного соседа. И для того чтобы найти несчастное животное, приходилось вступать в долгие переговоры с ним, а затем, старательно обходя кусты жимолости и облепихи, чтобы – не дай бог! – не задеть их юбкой, – тщательно выбирая, куда ступить, чтобы не раздавить фасоль и горох, ловя в это же самое время чутким ухом странный стеклянный грохот в своей кухне и сильно подозревая, что внук добрался до ее любимых бокалов, вытаскивать кота, взъерошенного и царапающегося, из-под соседского сарая и трусцой бежать с ним обратно – спасать посуду…

Словом… О какой тишине и ограниченном общении могла идти речь в ту неделю, когда внука привозили на свидание с бабушкой и дедом? От этих «родственных набегов» они отдыхали потом как от тяжелых затяжных боев под Москвой, о которых рассказывал ей в свое время отец.

В тот день она, найдя наконец кота, перешагивала с ним через легшую «рабицу» и вдруг увидела, как славный продолжатель ее рода, едва удерживая ручонкой большое красное яблоко, от души кусал его своими молочными зубками, а шаловливой ножонкой с наслаждением поддевал выглядывавшие из травы другие. Когда случайным движением внуку удалось отправить одно из яблок аккурат в окно кухни и он вострубил победу, она в ужасе бросила кота и помчалась спасать свое имущество, спиной уже ощущая собирающуюся на соседском участке грозу.

Подхватив внука, гладя его по непокорной голове, уворачиваясь от молотящих по ней ножек и колотящих ручек, она ласково попыталась уговорить чадо не трогать соседские яблоки, громко и внушительно рассказывая, как сложно устроены человеческие отношения, с каким уважением надо относиться к старшим и к чужому труду, как нехорошо не беречь имущество и брать без спросу чужие вещи. Малыш меж тем упрямо выдирался из бабушкиных рук, орал истошным голосом, фонтаном рассыпая во все стороны бисеринки слез и со всей дури лупил ее по голове недоеденным яблоком. Сколько бы продолжалась эта душераздирающая сцена – неизвестно, если бы внимание уже изнемогшей бабушки и отчаянно отстаивавшего свои права внука не привлек странный звук. Оба одновременно замерли.

Сосед с остервенелым выражением лица, удерживая в руках прыгающую электропилу, елозил ею по нависающей над их участком яблоневой ветке…

– Что вы делаете?! – отчаянно закричала она. – Зачем? Неужели для ребенка пожалели яблоко?

Но сосед, желчно сплюнув в их сторону, не ответил и не прекратил своего изуверства до тех пор, пока яблоня, тихо охнув, не уронила полную плодов ветку в покорно легшие под ее тяжестью травы…

Через три дня внука увезли. Он наконец смог вернуться из шахматной ссылки, она – к своим тетрадям и лекциям, а яблоня… Яблоня начала болеть.

Она хирела с каждым днем, внезапно сбросив все свои плоды, свернула листики и скорбно наклонилась в сторону хибары соседа. Он и она, периодически глядя в окно, молча качали головами и осуждающе переглядывались друг с другом, при этом строго соблюдая ту самую тишину, которую настолько распугал внук, что она все никак не могла вернуться в их большой дом и улечься по своим привычным углам еще несколько месяцев. И только с первым снегом им удалось окончательно восстановить нормальный образ жизни, водрузить на его законное место в кресло у камина облезшего, продрогшего и одичавшего кота, купить новые, похожие на прежние бокалы и наконец вернуться к столь чаемому минимализму общения.