Погоня - Андрей Троицкий

Она села на первую утреннюю электричку и немного поспала в зале ожидания на вокзале. Потом зашла в кафе и просидела там до обеда. Она не знает, куда идти. Дробыш наверняка уверен в ее гибели, но все-таки он проверит все адреса, где она может появиться. Поэтому нельзя просить помощи у родственников и знакомых.

«У меня есть деньги, — сказала Инна. — Стянула у отчима». К ремню ее джинсов была прикреплена кожаная сумочка, набитая крупными купюрами. Но что делать с этими деньгами? В гостиницу ее не пустят, снять квартиру она не сможет…

Иван сказал, что знает, к кому обратиться за помощью. Он запевала церковного хора, поэтому хорошо знаком с настоятелем церкви отцом Павлом. Это добрый человек, который помогает всем, кто просит о помощи. Надо дождаться окончания вечерней молитвы и подойти к нему. Только надо ехать на электричке около часа. Они добрались до церкви, когда вечерняя молитва подходила к концу, стали ждать во дворе. Верующих было немного. Старушки в темных платках, несколько женщин. Как только люди разошлись, Иван подошел к отцу Павлу и поговорил с ним.

Священник велел привести Инну в трапезную, большую жарко натопленную комнату, где стоял длинный стол. Он позвал жену и велел накормить девочку, а потом завел с ней разговор, который закончился за полночь. Отец Павел сказал, что Инна переночует в его доме, что неподалеку от церкви, а там видно будет. Инна прожила в доме священника около месяца, потом он отвез ее в женский монастырь, что в двухстах километрах от Москвы, в небольшом поселке.

Инна училась там в школе, а в свободное время работала на церковном подворье. С Иваном они виделись нечасто, раз в месяц, по воскресеньям, он приезжал повидаться. За два года Инна выросла, повзрослела. Своей жизнью она была довольна, хоть ей приходилось нелегко. Она не хотела связывать с церковью свое будущее, поэтому не пошла в монахини. Ждала того дня, когда ей исполнится шестнадцать и можно будет вступить в права наследства, получив деньги, оставленные матерью. Все это время она ничего не знала о Дробыше и пропавшем отце.

Когда в газетах разгорелся скандал из-за приемной дочери Дробыша, Иван купил все газеты, писавшие об этом деле, и привез в монастырь. Пусть половина того, что пишут, — вранье, все равно, можно составить представление о том, что задумал и осуществил Дробыш. Ясно, что место Инны заняла какая-то другая девочка, которую он выдавал за свою падчерицу.

Инне номер два Дробыш выправил иностранный паспорт, возил ее за границу. Кажется, они ладили, пока не грянул скандал, и девчонка не сбежала. Откуда она взялась, кто она — неизвестно. Впрочем, это не важно. Сегодня, скорее всего, ее уже нет в живых. Инна, испуганная последними событиями, не находила себе места, даже приезжала в Москву посоветоваться с Иваном. Они встретились на заднем дворе старой больницы, а потом погуляли по городу и перекусили.

Иван, закончив рассказ, попросил у Девяткина сигарету, но тот не дал.

— Ты брось это дело, — он погрозил мальчику пальцем. — Где сейчас Инна?

— В том же монастыре, — сказал Иван. — Куда ей деваться? У нее там подруги. К ней хорошо относятся. Жизнь нелегкая. Но там она в безопасности.

— Ты рассказывал кому-нибудь эту историю?

— Если бы я кому сказал, ее бы уже… Я знаю, что ее ищет отец, ну, родной отец. Осипов. Я его видел вчера на товарной станции. Он там целый день отирался. Но я не решился подойти. Черт знает, чего от него ждать. Он какой-то чудной.

— Отец Инны сейчас сидит в камере, внизу, — сказал Девяткин. — Осипова задержали сегодня ночью. Там же, на станции. Так что, Инна скоро встретится с отцом.

— Это хорошо, это здорово.

— Сейчас отдохнешь на диване. Поспишь, потом я отведу тебя в душ. Возьмем машину и поедем в этот монастырь.

Когда стемнело, юрист Виктор Дашевский выключил верхний свет и опустил пластиковые жалюзи на окнах. И через узкую щель выглянул на улицу. Накрапывал дождь. На другой стороне стояла черная «импала», виден мутный силуэт человека, сидящего за рулем, рядом сидит другой мужчина.

Вот, пожалуйста, полицейские опять начали наблюдение за ним. Еще утром он был уверен, что на этот раз неприятности, словно тяжелая грозовая туча, прошли стороной. Не тут-то было. Если раньше за ним наблюдали только два офицера, то теперь их четверо. За «импалой» пристроилась другая машина, серый «додж чарджер».

Он сел к письменному столу, заваленному бумагами, включил лампу. Четверть часа назад отсюда ушел Дима Радченко. Слава богу, полицейские ничего не заметили, потому что Радченко пользовался черным ходом. Радченко, как обычно, звонил в Москву и о чем-то разговаривал с хозяином юридической конторы Юрием Полозовым. Дашевский взял за правило не слушать чужих разговоров.

Время текло медленно. Дашевский поднялся из-за стола, выглянул на улицу и шепотом выругался. Водитель и пассажир вылезли из черной «импалы» и остановились на той стороне. За ними последовал пассажир «доджа», здоровенный парень в кожаном пиджаке. Юрист подумал, что эти люди не похожи на полицейских.

Дашевский вернулся к столу, достал короткоствольный револьвер. Положив ствол в верхний ящик тумбочки, стоявшей под столом, прикрыл оружие газетой. В случае чего, достать ствол можно через пару секунд. Он услышал шаги на ближней лестнице. Сейчас на этаже кроме него никого нет, в соседних офисах рабочий день закончился. В дверь постучали. Не дожидаясь ответа, человек толкнул дверь и переступил порог. Это был плечистый малый в приличном костюме.

— Не помешал? — спросил он по-русски и улыбнулся так, будто ждал встречи с юристом всю жизнь. — К вам можно, уважаемый Виктор Юрьевич?

— Сегодня уже не принимаю, — Дашевский закашлялся.

За первым мужчиной в кабинет вошел второй, этот был ниже ростом и одет хуже: в поношенную замшевую куртку, джинсы и кроссовки. Третий мужчина остался в коридоре.

— Меня зовут Стас, — Тухлый подошел к столу и протянул руку. — Слышал от общих знакомых, что вы прекрасный адвокат. И вот… И вот я здесь.

Тухлый, крепко пожав вялую руку адвоката, занял кресло возле стола. Сэм Кроткий остался стоять.

* * *

Камера, куда поместили бывшего художника Сергея Осипова, была узкая и темная, над дверью горела лампочка, прикрытая железной сеткой. Напротив двери под высоким окном из стеклянных блоков стоял крошечный столик и табурет, привинченный к полу. Вдоль стены двухярусная койка, застеленная вытертым одеялом. Днем на кровать садиться нельзя, но Сергей Осипов не мог ни сидеть, ни лежать.

Пребывая в состоянии нервного возбуждения, он ходил от двери к окну, опускался на табурет и снова ходил. Иногда он матерился вслух или, продолжая внутренний монолог с самим собой, произносил какую-то фразу. И снова ходил, падал на табурет, но не мог долго усидеть на месте. Кроме расшалившихся нервов его беспокоила боль в локте правой руки. Локоть он разбил о камень во время короткой схватки с Девяткиным на ночной дороге. Под кожей образовалась и затвердела опухоль. Вчера Осипов пожаловался на боль контролеру следственного изолятора, тот отвел его в медицинский пункт.