Синтез. Создание Бога в эпоху Интернета - Александр Бард

между стабильным субъектом и движущимся объектом, которые можно было бы использовать в качестве отправной точки. Есть только множество диффузных объектов - человек как животное тело, а не как рациональное сознание, - и отношения между этими объектами находятся в постоянном движении. Релятивизм - это следствие того, что в бытии нет фиксированной точки отсчета. Без божественного центра - а Ницше, как мы знаем, провозглашает, что Бог мертв, - положение первого объекта в сети полностью зависит от положения другого объекта, а положение второго объекта в сети, в свою очередь, полностью зависит от положения третьего объекта, который, в свою очередь, зависит от положения первого, второго и четвертого объектов. И так далее ad infinitum. Что в конечном итоге вовлекает все объекты во Вселенной в некое массивное, абстрактное, непроницаемое распространение всего, в котором все остальное находится в постоянном движении.

Если Ницше - крестный отец релятивизма в философии, то Эйнштейн - исполнительный продюсер релятивизма и ученый, который завершает релятивизм в естественных науках. В абсурдно большой Вселенной с абсурдным количеством дискретных объектов, по мнению Эйнштейна, в конечном итоге невозможно установить объективно достоверное положение любого из объектов вообще. Все позиции в пространстве-времени относительны. Но это все еще мир, состоящий из дискретных объектов; их онтологический статус не подвергается сомнению ни Ницше, ни Эйнштейном - только возможность установления оценки. Таким образом, проблема релятивизма заключается в том, что он сохраняет в качестве онтологического основания жесткое разделение Канта на субъект и объект. Статическая конструкция Канта приводится в движение, однако она релятивизируется - все получает свою ценность только в зависимости от своего относительного положения, - но соотношение субъекта и объекта как таковое никогда не ставится под сомнение. В рамках релятивизма отношения между субъектом и объектом более или менее невозможно точно определить, поскольку они оказываются связанными с некой непреодолимой проблемой, связанной с самим измерением. Но то, что корреляция все же есть и что она онтологически существенна, установлено вне всяких сомнений.

Онтология Ницше открывает путь для огромного творчества. Например, она является золотой жилой для релятивистской физики Эйнштейна. Согласно Ницше и Эйнштейну, угол, под которым субъект наблюдает за бытием, определяет абсолютно все. Только в этой особой перспективе может появиться истина, которая, разумеется, как и сам субъект, весьма временна и на практике недействительна, как только проходит момент, о котором идет речь, и меняются условия. Поэтому мы говорим о релятивистском мировоззрении как о субъективистском, а не объективистском. Остается только собственная сугубо частная и временная истина субъекта, которую невозможно передать иначе, чем в более или менее отчаянной попытке коммуникации через искусство или поэзию, всегда обреченная на искажение и искажение в процессе, всегда обреченная на старение и выветривание по мере поступления новой информации.

Ницшеанский и эйнштейновский релятивизм, тем не менее, остается корреляционизмом. Предполагается, что объекты соотносятся друг с другом как ноумены, а не как феномены. Ницше все еще предполагает, что объекты имеют форму сущности, что они внутренне стабильны. Эйнштейн делает соответствующее наблюдение в рамках физики со своими любимыми атомами (он отказывается признать онтологическую победу магической квантовой физики над классической). Согласно релятивистам, нестабильность является полностью внешней. Даже если эпистемологическая корреляция между мышлением и знанием, предложенная Кантом, разрушена, Ницше и Эйнштейн сохраняют онтологическую корреляцию между субъектом и объектом. Они по-прежнему живут в мире, над которым Кант отбрасывает свою внушительную тень. Синтез, с другой стороны, переходит от релятивизма к его диалектическому усилению - реляционизму.

Философы-реляционисты Карен Барад, Рей Брасье и Квентин Мейяссу преодолевают релятивизм, когда в начале третьего тысячелетия, вдохновленные такими пионерами, как философ процесса Альфред Норт Уайтхед и физик Нильс Бор, создают спекулятивный материализм, который атакует всю корреляционистскую парадигму и ее фиксацию на исходном субъекте, который коррелирует с исходным объектом в качестве своего онтологического основания. Они просто ищут более глубокое основание за пределами этой предпосылки, которая доминирует в феноменологии со времен расцвета Канта. В то время как релятивизм довольствуется утверждением, что отношения между фиксированными объектами относительны - то, что мы называем интерактивной онтологией, - философы-реляционисты утверждают, что отношения внутри феноменов также подвижны по отношению друг к другу - то есть они выступают за интра-деятельностную онтологию. Во Вселенной не существует дискретных объектов. Даже на мельчайшем микроуровне. Таким образом, в физической реальности нет ни кантовских объектов, ни даже ноуменальных; то, что действительно существует, - это просто чистые реляции, или отношения без собственной внутренней субстанции между и внутри абстрактных полей несводимой множественности.

Если релятивизм - это начальная стадия философии процесса, то реляционизм - ее завершение. А в качестве теологического продолжения философии процесса синтетизм является религией процесса par excellence. Синтетизм не только дистанцируется от дуалистического тотализма, но и отвергает повторяющееся поклонение смерти, тесно связанное с тоталистическими идеологиями, то есть антропоцентрическое и интернарциссическое обожествление собственной экзистенциальной неполноценности человека. Именно собственная смертность делает нас одержимыми небытием и обманывает нас, заставляя рассматривать его как разумную онтологическую альтернативу. Именно поэтому столь разные мыслители, как Будда, Святой Августин и Мейстер Экхарт, очарованы богом негативной теологии. Они по-разному ищут возможность обожествить момент человеческой смерти, превратив смерть в Бога. А в обратной перспективе - желание превратить жизнь и ее интенсивность в божественное основание позитивной теологии, чьими более или менее синтетическими сторонниками являются Зороастр, Гераклит, Спиноза, Ницше, Уайтхед и Делез.

Желание в сознании больше всего стремится к своего рода постоянно смещенной метадеятельности - каждый раз, когда кажется, что желание может быть удовлетворено, оно быстро переключает свое внимание на что-то совершенно другое - наградой за это является воля к выживанию, поскольку желание, которое никогда не удовлетворяется, не может быть довольным жизнью, как она есть, и хочет умереть. С другой стороны, стремление в подсознании в глубине души хочет умереть, то есть упрямо хочет вернуться к уютному поглощению космосом, что означает, что подсознание избавлено от насущных желаний сознания и что больше нет необходимости в существовании требовательного субъекта. Сознание, конечно, как это ежедневно испытывает большинство людей, одержимо идеей выживания. Но подсознание движется (подсознательно) к смерти. Подсознание , а именно, встроено в ностальгическую тоску по предсознательному состоянию в утробе матери, где все сущее взаимосвязано как единое целое - мать, ребенок и все остальное, объединенное в космос, свободный от сбивающих с толку различий, - и жизнь беззаботна и свободна от парадоксов, что означало бы, что жизнь не нужно созерцать, ее не нужно делать сознательной с помощью труда и боли. Что же символизирует это постоянное матричное состояние, лишенное всех тягостных колебаний перемен, если не хрупкую мечту Будды о