Пожинатель горя - Сергей Владимиров

Вопреки ее ожиданиям и страхам, скандала не произошло. Очень тактичный, корректный, холодно-вежливый, ни дать ни взять толстовский Каренин, муж сказал, что разводиться не намерен, для его кристально чистой репутации и успешной партийной карьеры — это страшный удар, но и гордость не позволит ему терпеть в своем доме чужую. Он полностью охладел к молодой жене, с тех пор они спали в разных комнатах, хотя на людях поддерживали теплые отношения.

— Как же вы уладили эту проблему?

— Сестра… Наташа… — проговорила Алевтина Семеновна. — В глубине души она очень чуткий человек и очень любит меня. Она и слышать не захотела о детдоме и сама предложила удочерить Кристину. У них с Володей не было детей, и Наташа винила в этом прежде всего себя.

Они долгое время не имели собственного угла, вели кочевую гарнизонную жизнь, где не было нормальных условий, чтобы родить и воспитать ребенка. А еще командировки Володи: Ангола, Афганистан… Сестра словно бы убедила себя, что их будущий ребенок непременно будет расти без отца. Позже у Наташи начались проблемы со здоровьем, и на этот раз рожать запретили врачи. А Володя всегда хотел детей и тоже был рад удочерению Кристины.

— А когда о существовании дочери узнал ее настоящий отец?

Друзина пунцово покраснела, стараясь чем-то занять руки, вновь принялась терзать скрепки. Вспоминать это ей было неприятно. В городе проходил конкурс красоты. Один из устроителей (организаторов, продюсеров, дельцов шоу-бизнеса) пытался соблазнить Кристину, даже не подозревая, кто она. Владимир Михайлович вступился за ее честь, учинил мордобой, поломал мебель, досталось и охраннику, который попытался вмешаться. Улаживать конфликт пришлось Алевтине Семеновне. Она явилась в офис устроителя (организатора, продюсера, дельца шоу-бизнеса) и обнаружила, что это ее давний, но до сих пор не забытый любовник. Они сразу узнали друг друга, хотя долгие годы не виделись и не поддерживали никакой связи. Там она и сказала ему, кто такая Кристина. Несколько минут дородный Виктор Евгеньевич находился в столбняке. А потом напустился на Алевтину Семеновну с упреками, почему ему ничего не сообщили, и сокрушался, что жизнь сложилась вовсе не так, как они мечтали. Кто ее настоящий отец, для Кристины так и осталось тайной.

Я подумал, будь Кристина другой, выросшей в нищете, алчной, падкой до легкой наживы, можно было бы предположить шантаж. В данном же случае мотивов для ее убийства я не видел.

— Владислав в курсе, что у него имелась сводная сестра?

— Нет. — Женщина словно пробуждалась, стряхивала с себя пелену гипнотического сна. — Не пойму, зачем вам рассказывала это. Все уже, слава богу, закончилось. Завтра в моем кабинете можете получить деньги.

Столь поспешное, скомканное завершение разговора разозлило меня. Вспомнились жесткие слова подполковника Вершинина, нелицеприятно отзывавшегося обо всех частных ищейках, да и моя собственная позиция во что бы то ни стало доводить дела до конца. Принципы? Честь? Пусть будет хуже, но будет так, как будет. Поросли быльем, пошли прахом мечты о скором ремонте. Я явственно ощутил, что деньгами мне затыкают рот, а я не желал этого. И поэтому произнес холодным официальным голосом:

— Вы прекрасно знаете, что ничего не кончилось. За что вы мне собрались заплатить? Банду ликвидировал сотрудник РУБОПа, но вместо благодарности его теперь мордуют всякие прокурорские крысы. Советую не сорить деньгами, а подключить все свои связи и вытащить его из дерьма. Я же… очень сомневаюсь, что вашу дочь убил наркоман Дудкин. Это ведь случилось здесь, в вашей квартире? И вам не жутко жить здесь после всего?..

Было секундное замешательство, оцепенение.

— Я не подозревала, что вы такой жестокий, — справилась с собой Друзина. — Во всем виновато время, люди, с которыми вам приходится сталкиваться ежедневно. Вам привычны человеческие страдания и горе. Что ж… Я достаточно была откровенна с вами, не вижу ничего страшного, если продолжу. Кристина только вернулась из Франции и пока не успела обзавестись собственным жильем. С Наташей и Володей она жить не хотела и поселилась временно у меня. Это я обнаружила тело дочери. В прихожей. Еще теплое. Лицо ее было изуродовано до неузнаваемости, голова казалась сплющенной, кругом кровь и мозги… Ужасное зрелище будет преследовать меня до самой смерти. Уже два месяца мне снятся кошмары и я кричу по ночам. Иногда я вижу призраков. Проще было бы продать эту проклятую квартиру, где все мне напоминает о том страшном дне… Но я продолжаю жить здесь, впитываю в себя этот страх и боль, может, тогда смогу загладить вину перед Кристиной… С чего вы взяли, что этот наркоман невиновен?

— Я всего лишь предположил.

— И считаете, что правда станет лучшим исцелением?

— Для кого как. Мне просто кажется, что вашу дочь и ее настоящего отца убил один и тот же человек. И он где-то рядом.

А позже мне позвонила Настя.

— Ты не сердишься?

— За что?

— Я так вела себя…

— Виноват во всем я. Понадеялся на авось и подставил тебя. Как ты сейчас?

— Мне гораздо лучше. Только постоянно клонит в сон. Доктор говорит, что это последствия шока. Все пройдет. Правда, некоторое время придется провести в клинике под наблюдением.

— Это не опасно. Когда можно будет тебя навестить?

— Уже завтра.

— Я принесу фруктов. Тимошечка тоже передает привет.

— Ой, медсестра! Я звоню без спроса. До завтра. Я буду ждать.

Связь оборвалась. По моему лицу расползлась блаженная идиотская улыбка. Тимошечка, царственно переступая своими мохнатыми лапами, терся о мои ноги и мурлыкал. Его желудок полон килькой в томате. Клубочком угнездившись на моих коленях, он вскоре засыпает.

Сегодня мне не снится пожар, а что-то беспечное и светлое, что являлось мне в сновидениях в далеком детстве.

Преобразилась широкая гладь реки; поскрипывая и постанывая, ледяные глыбы наталкивались друг на друга, солнце, гревшее уже по-настоящему, гуляло по склонам, даруя голой, бурой земле новую, зеленую жизнь. Я вошел в высотный дом на откосе, поднялся наверх и позвонил в дверь квартиры, расположенной напротив той, в которой таким же погожим весенним деньком Виктор Евгеньевич Ланенский встретил свою смерть. Привычное для сыщика занятие — таскаться с расспросами по соседям и выискивать свидетелей — в моем случае осложнялось тем, что дом был новым, и люди, заселившие его, в отличие от охочих до болтовни бездельниц-старушек, были шибко занятыми, деловыми и скрытными. Как и покойный, они принадлежали к определенной группе риска: они не загибались от передозировок и не замерзали в подвалах, они предпочитали взлетать на воздух в своих «меринах»; благодаря именно этой категории граждан в широкий обиход вошли выражения «заказуха» и «контрольный выстрел». Они были подозрительны и осторожны и чувствовали себя в относительной безопасности лишь за массивными бронированными дверьми да в окружении бойцовских собак. Некоторые заводили телохранителей, но последние, как правило, не спасали от пули снайпера.