Жизнь и смерть Бенито Муссолини - Михаил Ильинский

Итальянская помощь Франко была, по словам Муссолини, «решающей». В апреле 1936 года итальянский министр иностранных дел Галеаццо Чиано подписал в Берлине договор с Германией о помощи франкистским войскам в Испании. В этом документе главным для Рима было установление в специальном секретном протоколе общей точки зрения на необходимость навязать Европе новый политический порядок, статус, обусловливающий новые правила игры в интересах Берлина и Рима. Обе стороны' договорились о совместных действиях против большевистской угрозы. «Большевизм в Испании, — заявлял Муссолини, — будет означать большевизм во Франции, а затем и в Италии. Западная цивилизация в опасности. Под угрозой также католицизм и равновесие сил в Средиземноморье. Отправляя войска, мы не требуем территориальных преимуществ; мы только хотим, чтобы большевистское наступление было остановлено и отрезано в Испании, чтобы большевизм не завладел Европой, включая Италию».

Но это была лишь одна сторона дела. Заявления Муссолини всегда служили политической дымовой завесой, чтобы камуфлировать его подлинные захватнические военные планы. В первые же недели испанской войны итальянские фашисты захватили часть Балеарских островов, непосредственно угрожали Гибралтару и Франции. Опасность для английского гарнизона Гибралтара особенно возросла после того, как с двух сторон на берегах, пролива была установлена дальнобойная артиллерия генерала Франко, который превращался в «козырного валета» в будущей возможной войне против Англии.

1 ноября 1936 года Муссолини на Дуомской площади в Милане возвестил то. что заставило содрогнуться мир. Он (после сильного возлияния) разгласил текст соглашения Берлина и Рима о создании «вертикали», «оси», вокруг которой будут группироваться и вращаться многие европейские государства. Столь откровенная самоуверенность Муссолини, проявленная в выступлении перед кафедральным собором, имела свои основания. К этому времени дуче уже получил от Гитлера приглашение посетить Германию с официальным визитом и заверения Берлина, что он поддержит территориальные притязания Рима.

Тогда, в сентябре 1936-го, дуче принял одну из своих «монументальных», всем с тех пор широко известных поз, встретил германского министра юстиции Ганса Франка и объявил ему, что «польщен вниманием Гитлера», но для подготовки «визита» необходимо время. Без пропагандистской поддержки дуче никак не желал делать ни один дипломатический шаг. Все должно становиться «историей», свидетельством его величия.

Готовить «исторический визит» Муссолини в Германию был направлен министр иностранных дел Италии, зять Муссолини граф Чиано. Гитлер явно недолюбливал сына адмирала Костанцо Чиано — героя Первой мировой войны, но не считаться с лицом, близким к Муссолини, с мужем его любимой дочери Эдды фюрер не мог. Граф был окружен теплой заботой. Ему привозили лучшие вина, устраивали приемы и встречи в его честь, пока однажды не подставили молодую особу — сотрудницу СС в форме и без нее… для Чиано. Министр, сделавший быструю карьеру от рядового журналиста и дипломата до шефа внешнеполитического ведомства Италии, попал в германские сети. И не только любовные. Но пока эсэсовка не задавала «сложных вопросов» Чиано, а в своих донесениях отмечала лишь его безграничное преклонение перед титулованным тестем и верность… Италии. Не Эдде.

Но Чиано не во всем и не всегда терял голову. Он умело и точно информировал дуче но своих похождениях, а о позициях Германии, искал наибольшие выгоды для Италии.

Гитлер обрабатывал Чиано и слал одного за другим своих эмиссаров в Рим, форсируя организацию встречи с дуче.

В начале 1937 года в Вечный город прибыл Геринг. Рейхсмаршал раздражал Муссолини всем своим «толстым, развязным, претенциозным» видом. Но именно Герингу Муссолини сообщил, что принял предложение Гитлера и готов посетить Германию с государственным визитом.

При виде расплывшегося в улыбке «Большого Германа» Муссолини остановил его и добавил: «Да. Еду в Берлин. Но при двух условиях. Во-первых, из скромности не буду брать вечерний костюм, а во-вторых, хотел бы встречаться не только с руководителями, но и с простым народом». Он рассчитывал, что будет говорить по-немецки и сумеет добраться до ума и души каждого немца. Так, как это он делает в Италии.

Итак, согласие было получено, подтверждено по дипломатическим каналам, и вот 23 сентября 1937 года Муссолини в блестящем, с позолоченными пуговицами мундире, в сопровождении пышной громкоголосой свиты отправился в Германию. Предстояла вторая встреча фюрера и дуче.

Немцы, проведя разведку в Риме, узнали, сколь роскошно одеты итальянцы (когда и где итальянцы могли упустить возможность красиво одеться и себя показать?), и решили не ударить перед «скромниками» лицом в грязь, тоже оделись в самые праздничные костюмы.

Фюрер ожидал дуче в Мюнхене. Он был одет в форму нацистской партии, в коричневую рубашку под кителем (который все знали по фотографиям), черные брюки (положенные по протоколу, о чем фюреру постоянно напоминал шеф службы церемониала).

встреча произвела впечатление на Муссолини. Вдоль улиц были выставлены шеренги солдат в стальных серых касках, здания украшены знаменами. Несмотря на проливной дождь, обрушившийся на Мюнхен, многотысячные толпы, пришедшие приветствовать «лучшего друга Германии», неистовствовали. Над городом словно повис рев голосов.

В кабинете фюрера в мюнхенском «Коричневом доме» висел только один портрет — Фердинанда Второго, а у стены скульптура — бюст Бенито Муссолини. Об этом дуче не был осведомлен, не сказал о бюсте ни Чиано, никто другой. Муссолини не мог скрыть своего восхищения.

В ходе первой беседы Гитлер был суетлив, говорил повышенным тоном, перескакивал с одной темы на другую. Все это фиксировал ум Муссолини. Кульминационным моментом был грандиозный митинг в Берлине, где Гитлер и Муссолини заявили о дружбе между двумя нациями; до этого они отработали в деталях условия антикоминтерновского пакта, к которому Италия присоединилась 6 ноября 1937 года (как заметил Чиано, чтобы показать свое отношение к 20-й годовщине Октябрьской революции в России).

Вот как описывала эти события Ракеле Муссолини.

По возвращении из Мюнхена и Берлина Бенито рассказал мне детали визита, о том грандиозном приеме, который был ему оказан, о фантастических парадах, данных в его честь. Он сказал, что в особенности его поразили немецкая организованность и военный аппарат. «Это — превосходная машина, все части которой действуют отлаженно и точно». Рассказывал он и о забавных происшествиях, когда, по воле случая, оказывались под угрозой все тщательные приготовления. Я привожу его слова.

«Во время военного парада тамбурмажор в какой-то момент сделал неловкое движение, и его палочка полетела в голову следующего за ним всадника — солдата. Его лошадь закусила удила и побежала вскачь прямо перед правительственной трибуной. Гитлер засмеялся, я — тоже. После он доверительно сказал мне: «Кто знает, как это обернется дан бедняги солдата? Теперь вся отличная немецкая организация придет в движение. Генерал накажет полковника, полковник накажет майора, майор — капитана, капитан — лейтенанта, лейтенант — адъютанта, адъютант — сержанта, сержант — капрала и, наконец… бедный солдат! Он получит сполна».