Стратег - Борис Орлов

Дальше Лютый ничего не видел и не слышал, потому что его взял в оборот коренастый настолько, что казался квадратным, лейтенант-особист – круглолицый, веснушчатый, на удивление улыбчивый блондин, с какими-то по-детски удивленными голубыми глазами. Вот только ответы на вопросы, которые он задавал, не становились легче от улыбок и голубых глаз. Лейтенант Вебер, родом из города Энгельс, что напротив Саратова, хотел знать буквально все: как боевики держат между собой связь, кто и как сообщает решения Провода, как действуют беспековые…

Лютый четыре раза вспотел, дважды его принимался бить озноб, а когда лейтенант достал из сумки какой-то сверток, чуть не обделался от страха – решил, что сейчас будут пытать. Но обошлось без «допроса с пристрастием»: лейтенант достал из свертка непонятную машинку, которая записывала вопросы и ответы, а потом воспроизводила их, словно патефон.

После часового допроса Вебер наконец удовлетворенно хлопнул себя по коленке, потом – по плечу ошалевшего Стецька, и ушел докладывать о результатах. А два красноармейца в лохматых бесформенных костюмах отвели Нечипорука к старшине Кулькову, который и выдал боевкарю паек. Некоторое время старшина наслаждался растерянностью Лютого, а потом, смилостивившись, пояснил, что есть что, и как это «что» есть. Милость Кулькова простерлась так далеко, что он даже протянул Стецько жестяную эмалированную кружку. И вот теперь, распарив над кипятком галеты, растворив в кружке кубик бульонного концентрата, Лютый наслаждался жизнью и вкусной – действительно вкусной! – едой…

– Эй, хлопец!

Лютый поперхнулся и подскочил, расплескав на штаны остатки бульона. Перед ним стоял Геллерман:

– Ты чего распрыгался, аки лягва в погожий день? – поинтересовался Моисей. – Поаккуратнее давай, а то обваришь причиндалы – во девки-то огорчатся…

– Я, товарышу политрук…

– Именно ты… А кстати, как ты сказал, тебя звать по-человечески? – Геллерман усмехнулся. – А то на лютого ты как-то не тянешь. Тот, кто тебя так прозвал, настоящих лютых в жизни не видел. Так как звать?

– Нечипорук Стецько Маркович…

– Ишь ты, – восхитился политрук. – И я – Маркович. Выходит, отцы у нас тезками были. Вот, а вас там учили, что мы – разные народы…

Следующие пять минут Геллерман читал Стецько короткую, но содержательную лекцию об интернационализме и солидарности, но потом вдруг резко свернул политические темы и перешел к суровой прозе сиюминутной жизни:

– Так, временно прикомандированный Нечипорук, теперь слушай сюда: нам надо поскорее к Делятину добраться. По карте вроде получается всего ничего – шестьдесят два километра. Но то по карте. А раз ты места здешние знаешь, то…

– Звычайно! Я покажу! Найкротшою дорогой проведу!

– Вот и молодец! – просиял политрук. – Пошли, временно прикомандированный, к командиру. Только вот что, – он внезапно нахмурился, – знаешь, капитан у нас мужик вообще-то не злой, но вот с малороссами он… как бы это помягче… Короче, постарайся по-русски говорить, ага?

– Ага, – машинально повторил Нечипорук, уже шагая за Геллерманом.

Культура и внешний лоск – совершенно разные вещи.

Ралф Уолдо Эмерсон

Выход из войны Америки и сворачивание программы помощи сильно ударило по военным планам Еврорейха. Конечно, кое-что просачивалось контрабандой, или через подставные фирмы, но того потока больше не было, что сразу сказалось на темпах выпуска военной продукции. А учитывая, что войска так и продолжали топтаться на старой границе СССР, внушало совсем не радужные мысли руководству Третьего Евросоюза.

Сложности военного и экономического характера нарастали словно ком, и высшее политическое руководство Еврорейха уже несколько раз пыталось начать переговоры об окончании войны, но всех эмиссаров Сталин отсылал далеко и надолго.

Новый 1943 год СССР встретил не в руинах и разрушенном хозяйстве, а сытым, неплохо одетым и твердо смотрящим в будущее.

Политические дискуссии о том, как заканчивать эту войну, шли и в руководстве СССР, но подход был не завоевательный, а скорее прагматичный. Именно поэтому не бомбили немецкие и французские заводы, и именно поэтому вообще старались не трогать города в глубине континента. Но поскольку европейцы еще не дозрели до правильного подхода к окончанию войны, военная машина СССР работала в прежнем режиме.

К Новому году на фронте уже перемололи более десяти миллионов «просвещенных европейцев», пришедших пограбить, и армия даже первой линии почти на шестьдесят процентов состояла из резервистов второй и третьей очереди. Советские войска в обороне разменивались один к пяти или один к семи, что уже привело к гибели более чем миллиона граждан СССР. Потери не фатальные, но тяжелые, учитывая, что в первую очередь выбивали кадровые и наиболее боеготовые части. Но обучение в военных лагерях и училищах позволяло не только компенсировать потери, но и понемногу наращивать группировку в ожидании весеннего наступления.

Еврорейх тоже готовился, и по всей ширине фронта создавались инженерные сооружения и рылись окопы в надежде сдержать советское наступление если не техникой, то хотя бы трупами, так как в армию было дополнительно призвано более пяти миллионов человек, и общая численность превышала двадцать миллионов.

Но как писали классики, «Жаба хитра, но хрущ с винтом много хитрей ее».[89]Ученые и инженеры Советского Союза в многочисленных НИИ закрытого типа работали над этой проблемой, и первые результаты испытаний внушали ГКО вполне обоснованный оптимизм. Новые тактические ракетные комплексы, системы боевого управления и особо мощные боеприпасы накапливались на складах в готовности к применению.

* * *

Новиков, получивший небольшую передышку, вовсю занимался своим Наукоградом и мотался между полигоном и лабораториями, пытаясь выжать из технологий сороковых годов решения двадцать первого века. Получалось на его взгляд плохо, но ученые и военные были в восторге, потому что даже не могли подумать о том, что можно, например, поставить радиотелевизионное оборудование на высотный бомбардировщик и получать картинку поля боя в реальном времени. Одна из таких трансляций произвела на Сталина такое глубокое впечатление, что Кирилл был вынужден бросить целую бригаду разработчиков на проблему больших экранов. И тут очень помогли японские товарищи, которые, как оказалось, имели собственную программу развития электроники и активно ее продвигали. Конечно, в НИИ особого режима их не пускали, но в созданном совместно институте успешно работало около полусотни японских инженеров, делавших прежде всего электронику двойного назначения, такие как высокочастотные элементы и телевизионные системы.

Социалистическая Японская Империя, выиграв войну за Тихий океан, бурно начала осваивать материк и развивать промышленность, что было Советскому Союзу только на пользу, так как создавало очень привлекательные условия для кооперации. Кроме того, простой обмен технологиями и станками давал такой всплеск эффективности, что только за это стоило побороться. Например, бурно развивавшийся японский автопром выдал довольно неплохую машину «Тойота АА», и две сотни этих машин уже колесили по Москве в качестве такси.