Дыра. Путь на ту сторону - Николай Грошев

Они уже пару раз ели в пути и запас сухпайков выделенный военными слегка поуменьшился. Насколько ещё его хватит? Вор, покончив с завтраком, решил провести полноценную ревизию имущества. Уцелевшие сумки арестантов загрызенных кошкообразной тварью, он так же подверг осмотру и разорению — всё полезное из них деловито переложил в свою сумку.

К сожалению, при подробном изучении имущества выяснились крайне неприятные детали.

Оглашая комнату разъярёнными возгласами, Сухой влез во все сумки какие имелись в наличии. Анализатор в его сумке оказался просто пустым корпусом сего полезного прибора. У Кона он не включался и при сильном потряхивании чем-то звенел. Вообщем, из шести анализаторов, рабочим оказался только один. С патронами дела обстояли получше. В каждой сумке несколько коробок. С едой тоже всё в порядке и все фонарики работали. А вот с аптечками полный антракт. В двух сумках их не оказалось вовсе, в двух все лекарства просрочены, инструменты сломаны. Только аптечки Кона и Сухого оказались в полном порядке.

Ну, хоть ножи не деревянные дали и то хорошо.

— Суки, списанное барахло сдают смертникам, а сами поди толкают налево.

Вот такими словами закончилась ревизия имущества.

— Парни, — спустя несколько минут, после того, как поутихло бешенство от подарков солдатских, произнёс Сухой, — тусоваться вместе нам долго ещё. Пока не сдохнем…, в общем, давайте знакомиться. — Все трое сейчас сидели на полу. Кон у стены, напротив Сухого, неосознанно заняв почти такую же позицию, какую помнил по нескольким, общим с Сухим, перевозкам из одной тюрьмы в другую. Старый сел возле камина, вытянув ноги. Третий их товарищ, устроился у дверей, на корточках. Сейчас он без всякого выражения смотрел на стену, где час назад висел скелет.

— Так, не догоняете. — Вор скривил губы и продолжил свою речь. — Поясняю. У вас мозги спеклись в пожизняке. Нервы как проволока. Уверен, любому из вас, без анестезии можно ноги резать — вы хер пикнете, ничего не почувствуете. А тут, в этом грёбаном дерьме, мне вы нужны в сознании, с работающими бошками. Поэтому — знакомимся. Говорите всё, отвечаете на любой вопрос. Вспоминаете, по крайней мере стараетесь вспоминать. Ясно?

— Зачем? — Спросил Кон и удивлённо вскинул брови: он не узнавал своего голоса. В нём появились нотки, каких там не было уже года два!

— Ну слава богу. — Всплеснул руками Сухой. — Хоть один не до конца зажарился на этих грёбанных процедурах. Ты Кон очухаешься, полюбому. Но мужик, мне такой расклад не катит. Ты мне уже сейчас нужен живой и думающий. Въезжаешь?

— Я понимаю. — Кивнул Кон. А ведь действительно — он и правда понимал. Разум перестал выбрасывать на поверхность калейдоскоп непонятных воспоминаний. Мысли больше не путались. Думалось легко. Ну, в сравнении с тем, что было по приезду сюда — легко.

— Ну вот и ладушки. Кон, за погонялу я спрошу — ты часом не шулер?

— Нет.

— О как… — Сухой удивлённо приподнял брови, потом задумчиво нахмурился. Рукой махнул и сказал. — Слушай, я хрен знает, если не из-за карт, откуда такая погоняла?

— От имени.

— Чего? Странно блин. Костян тебя что ли звать?

— Нет. Конрад. — Сухой удивлённо хмыкнул, покачал головой. — А фамилия?

— Иванов.

— Что? — Тут уж глаза у вора считай что на лоб полезли — с таким насквозь отечественным лицом такие имена…, толи папа с юмором был, толи мама пыльным мешком, да из-за угла сильно ушиблена…. Впрочем, бывало ведь и хуже. Он, было дело, знавал парня по имени Энэкин Николаевич Васильков. Понакурке любящий родитель и не такое имя дать может своему чаду. Кону считай ещё повезло. — Конрад Иванов? Тебя внатуре так звать?

— Да. — Кон пожал плечами. — Отец в Германии долго жил. Потом вернулся, женился. Имя он выбирал. В честь какого-то императора. Я не помню какого.

— Да уж, из дому пишут мля… — Сухой помолчал с минуту. Повернулся к Старому. — Старый, тебя как кличут?

— Игорь. В камере, пока ждал суда, Седым стали звать.

— Так ты недавно в пожизненных?

— Не знаю. — Старческое лицо исказилось словно от боли. — Я не могу вспомнить. Пытаюсь, но не могу. Не знаю что было раньше. Камера, суд, какие-то люди, тюрьма. Теперь здесь.

— Н-да, нехило тебя ошпарило. За что сел помнишь?

— Нет. — Ответил старик и вдруг заплакал. Из глаз брызнули слёзы, лицо исказило гримасой и он закрыл его ладонями, поднятув колени к подбородку. — Я не помню почему, я не помню кто я…

— Нормально. — Удовлетворённо улыбнувшись, сказал Сухой. — Очухаешься Старый. Что да как может и не вспомнишь, а в норму придёшь скоро. Тормоз, теперь ты. Как звать?

— Сергей. — Механическим голосом ответил парень. Секунд пять молчал и заговорил снова. Он всю свою речь говорил так: несколько слов, пауза, снова несколько слов. Словно робот, ни чувств в голосе, ни выражения на лице. — Устинов. 17 трупов. Изнасилования, убийства. Удерживал 7 из 17 жертв в рабстве в течении года. Приговорён к высшей мере наказания. Пожизненное заключение. Осужден в 2012 году.

— Мля. — Сухой наклонил голову на бок, разглядывая замолчавшего парня. — Этот похоже не очухается. 15 лет. Он считай с самого начала в этом дерьме. А в начале там глушили так, что нашего брата вперёд ногами пачками вывозили…, Кон. За что тебя упекли?

— Я… — Он замолчал, слегка наклонив голову. Говорить об этом он не хотел. И вспоминать тоже.

— Кон, отвечай. И вспоминай. Чем больше ты из прошлого вытащишь и чем больше в этом будет эмоций, тем быстрее твоя черепушка придёт в норму.

— Я…, - он хотел послать Сухого куда подальше, но не смог — повернул голову и увидел Тормоза, точнее Сергея Устинова. Полный робот. Кону не хотелось остаться таким же куском мяса, неспособным самостоятельно, без приказа, даже дверь открыть. Вспоминать больно, но если эта боль поможет разуму очнуться, значит, придётся терпеть. — Я смутно помню кем был и чем занимался. Женат вот был…. Мы вдвоём дома были, когда к нам вломились. Пятеро, полные отморозки. Не знаю почему они ворвались именно к нам. Деньги стали требовать. Я отдал всё что было, им показалось мало, требовали открыть сейф…, а у меня и не было никогда сейфа. Связали, начали пытать. Потом жену насиловать…

— А ты их завалил нахрен? — Спросил Сухой, когда Кон замолчал. — Только с чего тебе пожизненный влепили? Я так понимаю, ствол припрятан был у тебя. Ты их пострелял, а потом как тупой фраер вызвал ментов, ага? Надо было Кон, трупы прятать, так у нас устроено — ты либо безответная жертва, либо волк и не боишься крови. Вальнул какую падлу, тело спрячь и скажи что нихера не знаешь. А будешь гнать — защищался типа, сядешь. Только это…, всё равно странно. По идеи двадцатку, может пятнашку, но не пожизненно.

— Не было у меня ствола. — Кон смотрел в пол, а перед глазами проносились события той ночи. — Они так увлеклись женой, что забыли про меня. Никто не смотрел, а стол трясло сильно и стойка с кухонными ножами упала. Я взял один и разрезал ленту, которой связали. Порезал троих прежде чем очухались. Двое побежали, догнал. Ранил. — Он помолчал. Перед глазами застыла картина из крови, боли и стонущих людей. — Я вернулся в комнату, она лежала там, не двигалась. Решил что умерла и переклинило меня — всем глотки перерезал…, даже тем кто уже был мёртв. Последний, я на суде узнал ему тринадцать всего было, успел выползти на улицу. Тонкая шея, я сил не рассчитал. Отрезал ему голову, слишком сильно нажал на нож. Не сознавал что делаю, как в тумане…, были свидетели. О самозащите на суде даже не вспоминали.