Элмет - Фиона Мозли

Прайс оставался на месте и примерно через минуту выдал комментарий, обращаясь то ли к самому себе, то ли к своим людям, то ли все-таки к нам:

— Ну разве это не забавно? Устроить незаконный поединок для законного разрешения спора. Завершить свой день подписанием документов после спектакля, из-за которого все мы могли угодить за решетку.

Марта его проигнорировала, продолжая читать, но Папа взглянул на него с любопытством и подозрением. Юарт нетерпеливо переминался с ноги на ногу.

Марта закончила проверку.

— Думаю, тебе следует это подписать, — сказала она Папе, — а я заверю подпись.

Так они и сделали тут же, на капоте машины Прайса. Сам он отбыл вскоре после того; «лендровер» неторопливо укатил прочь с характерным мягким и мощным урчанием. Выглянуло солнце, и влага начала испаряться с поля, образуя легкую слоистую дымку над кронами деревьев. Солнечные лучи прорывались сквозь тучи, расходясь в стороны, как широко разинутый клюв поющего дрозда.

Меж тем на поле деньги активно меняли хозяев. Кажется, там не было ни одного человека, который не сделал бы ставку. Купюры перетасовывались, наспех пересчитывались и исчезали во внутренних карманах курток. Ассистенты букмекеров делали пометки в блокнотах. От жаровни снова исходили шипение масла и запах лука, помешиваемого на сковороде деревянной ложкой. Со щелчком открывались пивные банки, откручивались пробки на горлышках бутылок.

Судя по всему, кровавое зрелище плавно перетекало в большую гулянку. Есть, пить, покупать и продавать. Это ж была ярмарка, в конце концов. Тайная, свободная от налогов, сборов и всякого контроля.

Люди подходили пожать руку Папе. Мужчина в твидовом пиджаке и матерчатом кепи всучил Папе пятидесятифунтовую купюру.

— Нынче я заработал на вас куда больше, будьте уверены, — заявил он и, протянув Папе бутылку пива, предложил тост за его здоровье.

Кто-то принес виски, кто-то другой — немаркированную бутыль водки собственного изготовления.

— Все честно и законно, имейте в виду, — говорил он, наливая водку в пластиковый стаканчик. — Этого добра еще полно в моей тачке.

Вторую фразу он произнес уже громче, чтобы его услышали все, кто находился поблизости:

— Я продаю ее по пять фунтов за бутылку, подходите вон туда, к синей «астре».

Помимо той купюры, Папе подносили и другие дары. Дань уважения. Блок сигарет, коробки спиртного, туша ягненка — освежеванная, упакованная, ждущая только разделки. Ящик овощей. Ящик копченой селедки. Сегодня многие сделали на Папе хорошие деньги. Я принимал дары и складывал их в багажник машины Ройсов. Мужчины хлопали меня по спине и ерошили мои волосы, как будто я был чем-то вроде счастливого талисмана. Они просили меня сделать глоток из их стаканов, прежде чем пить самим, видимо приравнивая это к выпивке лично с Папой. Были также объятия и жесткие мужские поцелуи в лоб.

Куда запропастилась Кэти?

Все тот же человек в твидовом пиджаке и кепи подошел ко мне со словами:

— Ты, я вижу, славный парнишка.

Подобно другим, он растрепал мои волосы и вдобавок слегка ущипнул за щеку.

— В самом деле? — пробормотал я.

— Да, без сомнения. Ты славный парнишка. И такой симпатяга. — Он окинул меня взглядом. — Только сложением не в отца пошел, да? — Он усмехнулся. — Тоже станешь боксером, когда вырастешь?

— Нет. Я никогда не боксировал. Папа меня этому не учил.

— Никогда не учил, вот как? Это странно для отца-боксера — не передать эстафету сыну. Такова традиция, знаешь ли.

Он задумчиво пожевал губу, переступил с ноги на ногу и снова хмыкнул.

Я пожал плечами:

— Папа не хочет, чтобы я боксировал.

— Неужели? — усомнился он. — Или дело в том, что ты просто слабак? Ручки тоненькие. Не знаю, в какую весовую категорию ты попадешь, но мышц-то у тебя все равно нет. Ты довольно высокий, но тощий. Наихудшая комплекция для бокса. Весь твой вес ушел в рост, а не в мышцы. Для боксера это никуда не годится.

— А меня вполне устраивает.

— Вот как? Тебя устраивает? Знаешь, я бы не хотел иметь сыновей, не способных дать сдачи, а насколько смазливыми будут их мордашки, это уж дело десятое. Конечно, не всем же быть такими, как твой отец, но я думал, что хотя бы его родной сын будет ему под стать.

Он ненадолго умолк.

— А впрочем, — сказал он, — ты и впрямь симпатяга.

Никогда я не считал себя симпатичным.

Однако где же Кэти?

Он хмыкнул еще раз, но я уже уходил. Папа по-прежнему был окружен дарителями и почитателями.

Я направился вглубь леса. Стволы и густая листва деревьев отгородили меня от шума ярмарки, и уже вскоре я слышал только звук собственных шагов, жужжание насекомых и пение птиц.

Я двигался по возможности прямо, стараясь держаться того направления, в котором ушла Кэти.

Так я преодолел от силы сотню метров. В лесу особо не разгонишься.

— Дэниел.

Она стояла позади меня, прижавшись спиной к стволу и обхватив себя руками. Я прошел совсем рядом, ее не заметив.

— Что ты здесь делаешь?

— Ничего.

Она избегала смотреть мне в глаза.

— Папа победил.

— Знаю.

— Ты видела бой?

— Нет.

— Все время была здесь?

— Да.

— А крики ты слышала?

— Нет.

— Как же тогда ты узнала?

— Я и не сомневалась в его победе. А ты?

— Ну да, конечно. В смысле, конечно не сомневался. Но я все-таки нервничал, как же без этого.

— А я нет.

— Ни в чем нельзя быть уверенным на сто процентов.

— Можно. В нем.

Она повернулась и пошла обратно, к месту поединка. Толпа на поле редела. Люди разъезжались по домам. Я следовал за ней. Бежал трусцой. Мои ноги теперь были почти такой же длины, как у нее, но поддерживать ее скорость ходьбы мне было все еще трудно. Я никогда не шел куда-либо и не делал что-либо так стремительно, как Кэти. Старшая сестра, младший брат. Как бы я хотел, чтоб она всегда была рядом, указывала мне путь, разъясняла что и как, приводила меня домой.

Я внезапно пробудился среди ночи.

Лаяли собаки.

Наши собаки.

Я слышал, как их когти скребут пол и проскальзывают при разгоне. Несколько раз они бились головой в мою дверь, как будто пытаясь найти выход из темного трюма тонущего корабля. Судя по звукам, они так же налетали на стены в коридоре. И на дверь Кэти.