Путь к Босфору, или «Флейта» для «Императрицы» - Юрий Яковлевич Иваниченко

рискуют – а значит, понимают, что, не дай бог, свистнет мелкокалиберный снаряд в дощатый бок позади их с трафаретом: «7 Ос», и…

Не то что станции – городка не останется.

«Так что, может, и стоит отступить под самые колёса “седьмого особого”?.. – запоздало засомневался Мудров в своей тактической смётке. – Бросить к чёрту случайное счастье – полевую трёхдюймовку, которая после починки в городских мастерских так и не поспела на погрузку вместе со своей приёмной командой? У них, поди ж ты, и снарядов нет уже…»

Это вполне можно было проверить голосом, пушка-то правее была всего метров на сто – надёжно прикрывала фланг пробоем между составами, но майор по привычке взялся свободной рукой за массивный морской бинокль и увидел:

Странная эта злосчастная трёхдюймовка! Прислугу её перебили почти сразу, один только поручик остался. Так тут же среди арестантов нашёлся мальчишка-артиллерист, наводчик от Бога, которого, похоже, и не арестовали даже, а за ухо назад повели с фронта, и причём не к мамке под подол, а на курсы гардемарин, которые он не окончил и откуда на фронт бежал.

Теперь к той же пушке ещё и лётчик приписался, Бог весть с каких небес свалившийся. И очень кстати, кстати свалившийся, – прямо манна небесная.

– Но какая-то не очень сытная, – вздохнул майор Мудров. – Ни людьми, ни боеприпасом…

«Нет, долго не протянем, – мысль эта пришла ему в голову, как ни странно, уже после того, как майор отстрелял весь барабан револьвера и, казалось, сам лично отогнал мешковатые серые фигурки обратно за обрушенный угол грузовой конторы. И снова как-то тоскливо подумалось: – Посоветоваться бы с кем?»

Надо бы посоветоваться – что дальше делать-то? Патроны на исходе. Гранаты давно уже немцы «подносят» смельчаку из конвоя – Храпову.

Но посоветоваться и, положа руку на сердце, тем самым разделить ответственность, было не с кем. Вместе с неожиданной подмогой прибыл один только офицер – и тот сведущий в «делах земных» ещё меньше его, майора.

Лейтенант Императорского военно-воздушного флота прорвал осаду с ещё более разношёрстной ватагой жандармского конвоя.

Сам же Савва Мудров только по форме – чёрному мундиру с портупеей да галифе, – казался пехотой. Ибо майор был майор корпуса морской артиллерии, да ещё буквально перед войной вышедший в отставку «с мундиром». На чём, собственно, и «попался»…

– Всё равно, Савва Ильич, днями получите назначение, – озабоченно бормотал контр-адмирал Аджаров. – Какая нынче отставка? Для проформы домой съездите, чтоб канцелярию зря не мучить переписью бумаг, и снова милости просим на действительную. А раз уж всё одно вам на запад… – неопределённо махнул он серебряной оправкой пенсне. Тут у нас, где-то под Гробиным, в железнодорожной бестолковщине эшелон застрял. Воистину золотой эшелон, скажу я вам. Называется «7-Особый». Им из Либавы, в предчувствии её оккупации немцами, вывезли запасный арсенал боеприпаса головного калибра. Целый эшелон в семь вагонов выстрелов от 125 до 305 мм. Само по себе – кладезь накануне неизбежной драки за Балтику. А учитывая, что выпотрошить русский шёлковый патрон в немецкую латунную гильзу особого труда не представляет… паче при одинаковом калибре «Канэ»…

Майор Мудров понимающе покачал головой.

– А вы у нас как раз по артиллеристскому боезапасу, Савва Ильич. Караул мы вам свой дадим, из минёров береговой охраны, для понимания. Смените, вот приказ, кто бы там ни был из железнодорожников – жандармы, армейцы, – всех в шею, и протолкайте вы его, эшелон, Христа ради, в Питер…

ГЛАВА 17

Кира и Кирилл

Как только сообразил Иванов (второй), что странный этот паровозик бегмя бежит из Гробина, сразу ему без всяких на то оснований и вопреки здравому смыслу подумалось: «Кирка?»

Ведь «вопреки здравому смыслу» – это как раз таки про неё.

– Ну да, Кирка, – уже вслух произнёс он с уверенностью констатации, как будто печать поставил, – как только разглядел в лохмотьях пара и за расплывшейся фигурой машиниста знакомую головку, которую не сразу и определишь – девичья или мальчишка с растрёпанной чёрной чёлкой.

– Кирка!

Как это часто случалось и как часто забавляло случайного зрителя, – хором почти вскрикнули сводные брат и сестрица:

– Кирка!

Порфирий Иванович чуть даже в окошко не выскочил прямоугольное, – начал уж было забывать о существовании девушки. Та, как выехали из гробинского депо, впала в какой-то столбняк, пугая машиниста расширенными карими глазами, – точно омут лесной, круто, дочерна, заваренный прелой листвой, да и самому Порфирию не до неё было как-то. И вдруг:

– Кирка! – звонко, над самым ухом.

Снизу – такой же крик.

И на подножку паровоза, прямо на ходу, вскочил молодой офицер со стрижеными английскими усиками, со шрамом, вздёрнувшим правую бровь, и…

– Куда, дурища, пригнись! – странно поприветствовал он барышню.

«Впрочем, не так уж и странно» – провалился куда-то желудок Порфирия, когда он сообразил, что звонкое постукивание, – будто скучающий молоток обходчика – это не что-то в шумном механизме паровоза, а пули, и ни черта не шальные…

– Прикрывай! – извернувшись, крикнул кому-то назад, через плечо, офицер.

Единственный пулемёт, оказавшийся в распоряжении обороняющихся – приданный караулу ручной «Мадсен», – поднялся вместе со старшиной первой статьи, запрыгал этаким странным ружьём с рогом магазина сверху затвора, застучал, сыпля гильзами…

– Как ты здесь?! – крикнул Кирилл внутрь кабины, но, заметив порыв Киры наружу, замахал на неё свободной рукой:

– Потом! Сиди тут! Я сейчас!

И тут же, уже собравшись спрыгнуть с подножки, добавил:

– Васька тут! Нашёлся!

– Где?! – совсем по-девчоночьи взвизгнула Кира, поджав кулачки к груди.

Радостно, будто в ночь накануне Рождества лет пятнадцать назад, под ёлкой.

– Гэ… где?! – лихо, так что у Арины сердце зашлось, перемахнул через поручень и старший Иванов. Вадим.

– Тут. Артиллерист! – малопонятно объяснил брат и, нетерпеливо отмахнувшись, потом, мол, уже машинисту скомандовал, всё-таки спрыгивая:

– Давай помалу назад…

– Ва-аська… – счастливо прошептала Кира, морщась, как всегда, когда просились на глаза непозволительные её натуре слёзы. – Васька, балбес…

Василий

Большего счастья вчерашний кадет «отдельных гардемаринских классов» Василий Иванов никогда не испытывал и, – уверен был, – что вряд ли испытает. Куда той карточке, которой гордилась и умилялась семья: «Трое в лодке, не считая собаки»! Где три Иванова, все в одинаковых соломенных канотье на глаза, в льняных косоворотках и закатанных до колена штанах, стоя в лодке, держат огромного скучного сома, выполняющего роль, надо понимать, весельчака Монморанси. И столько схожего горделивого довольства на схожих ивановских физиономиях, что…

«Эх, жаль, нет тут отцовой “Лейки”», – в который раз озирается Васька, с преувеличенной деловитостью приникший к визиру панорамного прицела, в котором ему нужды ни малейшей, – до сих пор наводил стволом, даже не заглядывая, как должно,