Апелляция - Джон Гришэм

Оставшуюся часть полета они проговорили о великом сенаторе и его блестящей карьере.

Рон помчался домой, все еще потрясенный столь впечатляющей встречей с властью и всеми ее соблазнами. Дорин жаждала услышать подробности. Они ели подогретые спагетти, пока дети заканчивали домашнюю работу и готовились ко сну.

У нее было много вопросов, и Рон с трудом давал ответы на некоторые из них. Почему так много самых разных групп готовы тратить деньги на никому не известного и по большому счету неопытного политика? Потому что они преданы делу. Потому что предпочитали молодых, умных, подтянутых мужчин с правильными идеями и без багажа государственных должностей за спиной. А если бы Рон отказался, они нашли бы другого кандидата, такого же, как он. Они были твердо намерены выиграть и провести зачистку в суде. Это движение на федеральном уровне, и весьма важное.

Того факта, что ее муж обедал наедине с сенатором Майерсом Раддом, уже было достаточно, чтобы убедить Дорин в правильности выбранного пути. Они с головой окунутся в неизвестный мир политики и покорят всех и вся.

Барри Райнхарт добрался до аэропорта Ла-Гуардиа на регулярном рейсе, а оттуда на личном автомобиле отправился в отель «Мерсер» в Сохо.[10]Он зарегистрировался, принял душ, переоделся в более теплый шерстяной костюм, потому что обещали снег. Потом забрал факс со стойки регистрации, вышел на улицу и, пройдя восемь домов, добрался до крошечного вьетнамского ресторана близ Виллидж,[11]которому еще только предстояло появиться в путеводителях. Мистер Трюдо предпочитал именно это место для негласных встреч. Там было пусто, а пришел Барри чуть раньше, поэтому сел на табурет у бара и заказал себе выпить.

Возможно, дешевый коллективный иск Ф.Клайда Хардина был не такой уж большой новостью в Миссисипи, зато в Нью-Йорке о нем заговорили. Ежедневные финансовые обзоры начались именно с этих данных, а уже без того избитые обыкновенные акции «Крейн» получили очередной удар.

Мистер Трюдо провел весь день, разговаривая по телефону и крича на Бобби Рацлафа. Акции «Крейн» торговались на уровне между 18 и 20 долларами, но из-за коллективного иска они подешевели еще на пару долларов. При закрытии торгов цена составила 14,5 доллара — новый минимальный рубеж, и Карл притворился, что очень расстроен. Рацлаф, занявший миллион долларов у своего пенсионного фонда, вообще пребывал в депрессии.

Чем ниже, тем лучше. Карл хотел, чтобы акции упали настолько, насколько можно. На бумаге он уже потерял миллиард и мог потерять больше, потому что в один прекрасный день все вернется назад одной ревущей волной. Втайне от всех, за исключением двух банкиров в Цюрихе, Карл уже начал скупать акции «Крейн» через одну необычайно загадочную панамскую компанию. Он осторожно собирал акции маленькими партиями, так чтобы его приобретения не повлияли на общую тенденцию к снижению. Пять тысяч акций в день, когда торги шли вяло, и двадцать тысяч в день активных торгов, но ничего такого, что могло бы привлечь внимание. Скоро ожидалось получение прибыли за четвертый квартал, а Карл фальсифицировал бухгалтерские данные с Рождества. Акции продолжат падать. Карл продолжит их покупать.

Он отправил Рацлафа домой после того, как стемнело, а потом перезвонил нескольким людям, с которыми не успел поговорить. В семь часов он заполз на заднее сиденье «бентли», и Толивер повез его во вьетнамский ресторан.

Карл не видел Райнхарта со времен их первой встречи в городе Бока-Ратон через три дня после вердикта. Они не пользовались обычной и электронной почтой, факсами, срочными посылками, городским телефоном или стандартными мобильниками. У обоих было по надежному смартфону, которые соединялись исключительно друг с другом, и раз в неделю, когда у Карла было время, он звонил, чтобы узнать новости.

Их провели за бамбуковую шторку в тускло освещенную боковую комнатку с одним столом. Официант принес напитки. Карл разглагольствовал, проклиная коллективные иски и юристов, которые их подают.

— Мы дошли до носовых кровотечений и кожных сыпей, — возмущался он. — Каждый деревенщина, кто хотя бы на машине мимо проезжал, вдруг стал истцом. Никто не помнит о добрых старых днях, когда мы платили самые высокие зарплаты в южном Миссисипи. А теперь юристы посеяли массовую панику, и все побежали в суд.

— Все могло быть еще хуже, — сказал Барри. — Мы слышали о другой группе юристов, которые набирают клиентов. Если они подадут иск, то их коллективная жалоба присоединится к первой. Об этом даже подумать страшно.

— Тебе об этом подумать страшно? Ты же не прожигаешь деньги на гонорары юристов.

— Ты все вернешь, Карл. Расслабься.

Теперь они называли друг друга только по именам — «Карл» и «Барри», и их отношения стали намного более фамильярными.

— Расслабься! Сегодня «Крейн» закрылся при цене четырнадцать пятьдесят. Если бы тебе принадлежало двадцать пять миллионов акций, ты бы вряд ли расслабился в моей ситуации.

— Я бы расслабился и взялся за скупку акций.

Карл оттолкнул от себя стакан с шотландским виски.

— Похоже, ты издеваешься.

— Сегодня я видел нашего мальчика. Он нанес визит в Вашингтон. Симпатичный парнишка, настолько хорош, что это даже пугает. Умен, отлично говорит, прекрасно себя преподносит. Он поразил всех.

— Он дал согласие?

— Даст завтра. Он обедал с сенатором Раддом, а старик умеет выкручивать руки.

— Майерс Радд, — сказал Карл, качая головой. — Тот еще дурак.

— Чистая правда, но его всегда можно купить.

— Их всех можно купить. В прошлом году я потратил в Вашингтоне четыре миллиона. Все разлетелось, как рождественские конфеты.

— И я уверен, что Радд свое не упустил. И ты, и я знаем, что он идиот, но люди в Миссисипи — нет. Он король, и они боготворят его. Если он хочет, чтобы наш парень баллотировался, значит, гонки начинаются.

Карл скинул пиджак и набросил на стул. Он снял запонки, закатал рукава и, поскольку никто из посторонних не видел, расслабил галстук и ссутулился на стуле, вновь придвинув к себе шотландское виски.

— Слышал историю о сенаторе Радде и агентстве по защите окружающей среды? — спросил он в полной уверенности, что подробности знают не более пяти человек.

— Нет, — сказал Барри, теребя свой галстук.

— Семь, а может, восемь лет назад, прежде чем пошли иски, агентство прибыло в Баумор и принялось за свои делишки. Местные жители жаловались долгие годы, но агентство отнюдь не славится тем, что всегда оперативно реагирует на обращения граждан. Они начали повсюду шнырять, провели какие-то тесты, потом несколько обеспокоились, а затем и вовсе пришли в возбуждение. Мы за всем этим пристально наблюдали. У нас повсюду были люди, следившие за процессом. Черт возьми, у нас есть люди и в самом агентстве. Может, мы и правда перегнули палку с мусором, я не знаю, но бюрократы стали вести себя очень агрессивно. Они заговорили о криминальных расследованиях, обращении к прокурору США, всяких нехороших делах, но все это не выходило за рамки самой организации. Они почти готовы были все обнародовать и предъявить ряд требований — об очистке ценой в миллиарды долларов, уплате жутких штрафов и даже закрытии компании. Генеральным директором «Крейн» тогда был некто Габбард. Теперь он уже не работает, но он был приличным парнем, который умел убеждать людей. Я отправил Габбарда в Вашингтон с пустым чеком. С несколькими пустыми чеками. Он связался с нашими лоббистами, и те организовали новый комитет политических действий,[12]предположительно в целях поддержки интересов производителей химической продукции и пластика. Они составили план, ключевым моментом которого было привлечение сенатора Радда на нашу сторону. Там его боятся, ведь если он захочет, чтобы агентство по защите окружающей среды прекратило бурную деятельность, то они не посмеют его ослушаться. Дело в том, что Радд уже лет сто сидит в комитете по ассигнованиям, и если агентство вздумает его запугивать, то он просто пригрозит сократить их финансирование. Это сложно, но в то же время очень просто. К тому же Миссисипи — задний двор Радда, там у него больше контактов и влияния, чем у кого бы то ни было. Так что наши ребята из нового комитета политических действий ужинали с Раддом и поили его вином, и он точно знал, что происходит. Он простофиля, но играет в эту игру так давно, что почти все правила написаны им самим.