Чаша судьбы - Алан Григорьев

ссориться с лианнан ши, но боялся, что в запале может наговорить лишнего. — Понимаешь, от нас опять что-то скрывают. Повсюду какие-то тайны…

— Не удивительно. Это место состоит из тайн. Разве мой бард не за этим пришёл на мельницу?

— Да, я мечтал раскрыть их, все до единой. Думал, когда я стану одним из Соколов, то узнаю нечто особенное, и даже больше… эх! — Элмерик шмыгнул носом.

— Так и вышло. Тот юноша, который пришёл сюда прошлым летом, и тот, что сидит сейчас рядом с Ллиун, — разве они одинаковые?

— Ну… не совсем. Кое-чему я научился.

— Такова жизнь чародея. На смену маленьким тайнам приходят большие. А всех тайн не знает никто, даже сам Белый Сокол, — Ллиун взяла барда за руку, поднесла его ладонь поближе к глазам и очертила острым ноготком длинную линию жизни. — Не стоит так переживать. Как только тайны кончатся, жить станет совсем неинтересно. Смертные от этого умирают.

— Но дело-то в другом: понимаешь, старшие Соколы нам не доверяют! В лицо говорят, что все мы боевые товарищи, а за глаза называют детьми!

Лианнан ши осторожно куснула его за палец, и Элмерик охнул от неожиданности, но руку не отнял. Укус был совсем слегка болезненным, почти ласковым.

— Мой бард говорит глупости. Нет ничего плохого в том, чтобы быть ребёнком. Например, младшие фэйри всегда остаются детьми в глазах старшего народа. Но корни этого пренебрежения кроются в зависти. У нас есть то, что они потеряли. И у моего барда тоже есть. Вот здесь, — она приложила руку к груди Элмерика и облизнулась. — Горячее сердце.

— Эй-эй! — он на всякий случай отодвинулся. — Ты так говоришь, будто бы съесть меня решила.

— Вообще-то, я думала о другом, — хихикнула Ллиун, обжигая его щёку горячим дыханием. — Если, конечно, мой бард изволит выкинуть из головы ерунду, которая там накопилась. Кто назвал его ребёнком? Рыцарь-без-лица?

— Он самый.

Прозвище Шона Элмерик прежде не слышал, но догадаться, о ком говорила лианнан ши, не составило труда.

— Немудрено. Рыцарю-без-лица несколько сотен лет. Маленький чаропевец всегда будет казаться ему ребёнком. Не стоит принимать это близко к сердцу…

— Но эти проклятые тайны…

— Они существуют для того, чтобы их разгадывать. Но если все мысли моего барда занимает Рыцарь-без-лица, то Ллиун, пожалуй, пойдёт обратно в лес. С ним нелегко тягаться…

— Постой! — Элмерик поймал её за руку и притянул к себе. — Я правда очень рад, что ты пришла.

— Тогда пусть бард сделает так, чтобы Ллиун это заметила, — лианнан ши облизнула губы, увлекая его за собой на подушки. — И хватит уже думать о тайнах, о рыцарях и о войне. Весенние ночи были созданы богами не для этого.

Элмерику оставалось только согласиться — и ночь выдалась воистину чудесной. А вот утро опять принесло дурные вести…

* * *

Бард не раз замечал: если в его жизни случалось что-то хорошее, потом судьба, словно спохватившись, всегда устраивала ему какую-нибудь неприятность. И чем больше счастья было накануне, тем горше приходилось плакать потом.

Он проснулся оттого, что кто-то забарабанил в дверь, и сердце сразу ёкнуло в груди, а дыхание перехватило — даже по стуку было ясно, что случилась беда.

— Эй, Рыжий! Просыпайся! — заорал из коридора Джерри. — Тут такое творится!

Элмерик подскочил как ошпаренный и огляделся в поисках Ллиун. Девушки в комнате не было, лишь на подушке остались несколько светлых волосков и вмятина от головы. А из открытого окна дул тёплый весенний ветерок, развевающий занавеси. Похоже, лианнан ши ушла ещё на рассвете. Ох, только бы с ней ничего случилось!

Бард поспешно натянул штаны и открыл дверь.

— Что такое?

— Ты только сядь, ладно? — Джерри втолкнул его в комнату и, не дожидаясь приглашения, вошёл, затворив дверь ногой.

— Слушай, ты меня пугаешь…

— Выпить есть? Тебе надо.

— Что, прямо с утра? — от волнения голос Элмерика дрогнул и дал петуха. — Не томи уже, выкладывай всё как есть!

Джеримэйн взял его за плечи и усадил на табурет.

— Вот так. Сиди ровно. Вино под кроватью, да? Сиди же, кому говорят! Я сам всё сделаю.

Он достал бутылку, с громким хлопком (Элмерик аж вздрогнул) выдернул пробку и обтёр рукавом запылённое горлышко.

— Вот. Теперь пей.

— Джерри, давай к делу, — бард попытался встать, но его снова усадили и всунули бутылку в руки.

Элмерик ожидал услышать в ответ привычное бурчание «я тебе не Джерри, а Джеримэйн, когда ты уже запомнишь, наконец?», но так и не дождался. И это было почему-то страшнее всего. Тогда он послушно поднёс бутылку ко рту и отпил глоток.

А Джерри скороговоркой выпалил:

— Слушай. Короче: фоморы вторглись в Холмогорье!

— Что?!

— Что слышал. Эти твари уже там! Идут со стороны чего-то там верескового…

— Вересковых Врат. Это городок на самой границе. Откуда ты знаешь? Кто это сказал? — Элмерика бросило в жар.

— Наш дракон, кто же ещё. Прилетел с утра из столицы взвинченный — говорит, что сегодня же отправляется туда вместе с Каллаханом.

— Где он сейчас?

— Да улетел уже. Шона разбудил, парой слов с ним перекинулся и сразу же обратно. Им же с командиром сегодня ещё на север лететь.

— Я должен быть с ними! — Элмерик стукнул кулаком о стол.

— Вот и старикан Патрик то же самое сказал.

— Конечно! Он же тоже из Холмогорья, как и я!

— Только Шон его не пустил. Значит, и тебя не пустит. Сказал, мол, все холмогорцы чокнутые, и спасибо богам, что Мартина на его голову нет.

А бард вдруг замер с бутылкой в руке.

— Скажи, а мастер