База-500. Смертельная схватка - Алекс фон Берн

Я был полностью сражен писаниной Вахмана и в замешательстве взглянул на Рудакова. Тот изучал материалы на себя и был не менее шокирован.

— Ты посмотри, что он пишет! — воскликнул Рудаков.

«Гауптштурмфюрер Рудаков до своего странного побега на Запад был коммунистом и офицером ВВС РККА. Нет надобности напоминать, что в состав ВВС РККА принималась элита большевистского общества, неоднократно проверенная органами НКВД. Тем более не понятно, как после удивительно успешного фантастического перелета Рудакова в Латвию ему было оказано доверие, в итоге приведшее его на службу в специальное подразделение РСХА, давшее ему членство в СС. Рудаков во всей полноте проявляет черты натуры, характерные для расово неполноценных славян: лживость, конформизм, презрение к арийским ценностям, стремление выслужиться и получить привилегии любой ценой. Особенно ярко его двуличные черты проявляет инцидент с гауптштурмфюрером Гилле, когда Рудаков отказался выполнить приказ Гилле об уничтожении осиного партизанского гнезда деревни Боровки».

— Помнишь, я рассказывал об этом? — с волнением напомнил Рудаков. — Гилле там убил грудного младенца, а затем пожелал, чтобы мы сожгли деревню. Но я убедил его, что мы и так узнали, где скрываются беглые евреи, поэтому уничтожение деревни — ненужная трата времени. И Гилле со мной согласился! И тут он пишет такое!

— А ты уверен, что Гилле на суде подтвердит твои слова, а не Вахмана? — сухо осведомился я.

— В том — то и дело, что я уверен совсем в противоположном, — мрачно отозвался Рудаков.

Я взглянул на часы: ого, уже прошло пятнадцать минут! Хорошо, что Клембовский сэкономил время на вскрытии сейфа.

Я мельком просмотрел оставшиеся две тетради, посвященные Марте и фон Баху. Вахман убедительно доказывал, что Марта вовсе не является фольксдойче Редлих и стала таковой лишь для того, чтобы «Герлиак мог узаконить свою славянскую любовницу». О Бахе тоже было немало любопытных фактов, которые, — памятуя о мстительной натуре Баха, — лучше бы мне было не знать.

Но самое главное: ведь Вахман все это писал не просто так. Ведь все это должно было уйти в Берлин. У меня мороз по коже пробежал при этой мысли. Единственное, что успокаивало: очевидно, карьерист Вахман предпочтет действовать с максимальной пользой для своей карьеры и нарытые им факты, слухи и домыслы представит своему берлинскому начальству лично.

Самое ужасное, что все свои догадки и домыслы Вахман убедительно подтверждал ссылками на источники, которые если и не всегда убедительно свидетельствовали в пользу его доводов, то уж точно порождали сомнения не в мою пользу. В частности, результаты моей блистательной операции по разгрому русской диверсионной группы подвергались серьезному сомнению на основе откровений (данных не иначе как под влиянием спиртного) шарфюрера Голубца. Можно было не сомневаться, что этот идиот на суде СС обгадится и подтвердит все, что по пьяни наговорил мерзавцу Вахману!

— Но это просто катастрофа! — в отчаянии воскликнул Рудаков. — Он нас живьем хоронит! Нет, ты слышишь?! Он доказывает, что я заслан НКВД! И как гладко все выстраивает, подлец!

— Прекрати причитания! — остановил я его и взглянул на часы. Пора закрывать лавочку: через десять минут в штабе появятся закончившие трапезу сотрудники, среди которых наверняка есть информаторы Вахмана. Я забрал тетрадь у Рудакова и положил содержимое потайного отделения сейфа на место.

— Клембовский, время пошло!

Клембовский закрыл дверцу и спросил как бы между делом:

— А вы не заметили кое — что странное, господин Герлиак?

— Если ты имеешь в виду контрольку, то это был волосок в верхнем правом углу, — сумрачно отозвался я.

— А вы не теряете навыков! — одобрительно отозвался Клембовский, запирая дверцу и восстанавливая контрольку. — А, судя по всему, этот ваш Вахман очень большая свинья!

— Спасибо за открытие, что солнце встает на востоке! — очень плоско съязвил я.

Да! Если даже чувство юмора мне отказывает, то дело действительно дерьмо.

— Ну, что скажешь? — спросил я Рудакова, когда мы прошли в мой кабинет.

— Материал он собрал со вкусом, — отозвался Рудаков. — Вопрос в том, как он его собрался использовать.

— Зная Вахмана, я полагаю, что он собирался использовать его с максимальной эффективностью для карьерного роста, — сказал я. — Для таких типов проще выслуживаться написанием доносов, чем хоть каким — то противостоянием с реальным врагом. Понятно, почему в свое время Вахман решил уйти от Олендорфа и начать сотрудничать с гестапо. Олендорф не мог дать ему возможность служебного роста в своем аппарате, а вот Мюллер может поспособствовать назначению Вахмана на пост одного из территориальных руководителей СД и полиции. А в свете успехов нашей армии и значительного расширения оккупированных территорий таких вакансий открывается много. Для Вахмана это самый реальный вариант сделать карьеру и занять самостоятельную должность.

— Это понятно, но меня вот что волнует: отправил ли он то, что мы прочитали, в виде доносов в Берлин или приберег напоследок? — обозначил проблему Рудаков.

— Я очень надеюсь, что этот подонок собрал материал, чтобы вывалить его разом, — ответил я. — В таком случае он подействует наиболее эффективно. Значит, скорее всего, он его пока никуда не отправлял. Но это все домыслы. Надо следить за внешними сигналами.

— Какими сигналами? — удивился Рудаков.

— Если он отправлял доносы порциями, то получателем этих доносов, безусловно, было гестапо, — пояснил я. — Если же он копил материал, чтобы представить его целиком, то это имело смысл только в одном случае: инициировать разбирательство в суде СС. В первом случае мы можем рассчитывать на поддержку Баха, который не даст сожрать своих людей на основании, пусть даже и подкрепленных фактами, доносов. Во втором случае Бах при всем желании не сможет нам помочь: суд СС никому не подотчетен, кроме рейхсфюрера СС.

— Второй случай мне очень не нравится, — нахмурился Рудаков.

— Рад бы возразить, да не могу, — тяжело вздохнул я. — Должен заметить, что он собрал достаточно материала для суда. А суд может привести только к двум вариантам: либо нас оправдают, что маловероятно, либо суд признает нас виновными, и тогда мне, скорее всего, предложат пистолет с одним патроном; тебя расстреляют, а Марту отправят в концлагерь.

— И что же нам делать в сложившейся ситуации? — нервно воскликнул Рудаков.

— Ждать, — ответил я. — Если Вахман рассчитывает на суд, то он должен дать показания лично и официально оформить собранные материалы. Значит, его должны вызвать в Берлин. Вызов Вахмана в Берлин — сигнал для нас.

— Ну ладно, получим мы этот сигнал, и что дальше? — нетерпеливо осведомился Рудаков.

— По — моему, все предельно ясно: в таком случае Вахман не должен доехать до Берлина, — пояснил я. — Без свидетеля обвинения дело в суде не пойдет.

— Было бы хорошо организовать на него нападение и списать на партизан, — оживился Рудаков.