Ведогони, или Новые похождения Вани Житного - Вероника Кунгурцева

Степанида Дымова подумала–подумала, после стукнула себя по лбу и сказала:

— Капкан нужен! Только очень большой! Поток со Златыгоркой скуют. Поставим его на дно ямы. Провалится — и как раз в капкан угодит. Не улети–ит!

Ваня вынужден был согласиться, что придумано неплохо.

Златыгорка, получив задание, отправилась в кузню. А ребята, высмотрев, как располагаются круги, рассчитали место — по всему тут и должна быть очередная потрава. Колыбан выделил землекопов, которые по указке ребят вырыли глубоченную яму. Поскольку Колыбановы караульщики днем никого не устерегли, а ночью сторожить пшеницу опасались, решено было идти в караул ночью. К вечеру как раз и посестрима с Потоком выполнили заказ, капкан вышел знатный, землекопы‑то вшестером поднять не могли, Поток, правда, подымал — но на пару со Златыгоркой… На веревках опустили капканище на дно, покрыли яму хрупким кустарником, сверху уложили вырезанный вместе с рослой пшеницей дерн. Неподалеку от ловушки стоял овин[52], там и решили караульщики схорониться.

А пока домой отправились поесть перед очередной бессонной ночью, приходят — а у ворот их Смеян дожидается, похлопывает себя по сумке, дескать, здесь травка‑то… Вывернул охапку Стеше в подставленный платок. Трава оказалась Ване не известная, стебель извилистый, вьющееся растение‑то, немного на повитель похоже, запах горьковатый… Стеша обрадовалась, а как, де, ее применять?

— Да очень просто, — пастушок‑то отвечает, — бают, натрешься попутником, дак все вереды[53]исчезнут, и ранки затянутся, и конопушки сойдут… Во как!

Услыхав про конопушки, Степанида Дымова чуть не подскочила: ах, даже та–ак?! — гуторит. Ваня‑то вслед ей орет, погоди, де, ведь проверить надо, что за трава… А та не слышит. Забежала в избу, достала зеркальце из своего рюкзака — и давай лицо натирать… Сейчас, де, испытания проведем! А и Златыгорка не отстает, скорее раздевается, листьями дерет себя по шрамам‑то, а на Ваню, попытавшегося войти в избу, взбалмошные бабы наорали, куда, де, — мы раздетые… Вот ведь!

И вышел этот попутник им боком — перекрыл путь в ночной караул. Вскоре визжать принялись посестримы‑то, Ваня забегает в дом: сам чуть не заорал. Девицы‑то как стенки стоят, с которых обои старые ободрали, только не до конца еще, кожа висит на той и другой клочьями. И больно, де, ужасно. Как будто в горниле, де, побывали. Куда уж тут идти… Терпеливая Златыгорка, может, и пошла бы — да не хотела в таком виде на глаза Потоку показываться. Не стал Ваня разочаровывать девушку, не сказал, что отверг предложение кузнеца пойти с ними. Всё‑таки небольшое сомнение насчет сути Потока оставалось — а ну как он всё‑таки Змей и есть… Если издали появится чудище — это одно, а если человек, рядом с тобой дежурящий в карауле, вдруг обратится в Змея — это совсем другое… Лешачонка, который не вовремя какое‑нибудь «бобо» может ввернуть, тоже не стал с собой брать.

Так вот и вышло, что Ваня Житный в карауле один оказался. Страшно — а что делать! Мальчик решился только наблюдать. И если затея с ловчей ямой не сработает, ни в коем случае ни в какую драку не ввязываться, не геройствовать, Змея (или кобылицу) не ловить.

Лежал — и в приоткрытую дверь овина вглядывался: чернота одна, и луна, и звездочки — все попрятались за тучами. Не видно ни зги. Только слышно, как колосья шуршат на ветру, вроде жалуются, вроде плачут. Долго ли, коротко ли наблюдал мальчик за пустой темнотой — неизвестно, стал носом поклевывать… На этот случай была у него булавка припасена, уколол себя в руку — очнулся. Дважды пришлось пустить в ход острую будилку, а потом закемарил Ваня так, что даже сон увидал: будто в яму угодила кукла Леля, лежит в капкане и с выражением читает детсадовский стишок:

Наша Таня громко плачет,

Уронила в речку мячик,

Тише, Танечка, — не плачь,

Не утонет в речке мяч.

Проснулся оттого, что плач и вправду слышался! Или это колосья шумят? Нет, вроде стоны… Неужто проспал он всё: и в яму кто‑то угодил? И вдруг рев раздался!

Подскочил Ваня и побежал сквозь хлесткие колосья к ловушке, — только самому‑то бы туда не сверзиться: грозный рев, перемежающийся плачем и ужасными стонами, стал явственнее. Мальчик, окруженный со всех сторон густой пшеницей, пошел, каждый раз ощупывая носком одной ноги почву: твердая ли… И вот нога зависла… Дальше — яма. Ваня лег плашмя, а пшеница‑то колется, высунул над ловушкой нос: темно, и рев смолк, но кто‑то там явно есть, неужто его учуяли?! Сколько мальчик ни вглядывался в молчащую темноту — ничего не мог разглядеть. Что делать? Бежать в Деревню? Конечно. Нарушитель пойман — а уж что с ним делать, пускай деревенские сами решают. И все‑таки Ване казалось, что не может он так уйти, нужно понять, кто там… Мальчик достал фонарик, осторожно направил книзу — и в круг света попало огромное, кажется перепончатое, крыло! Раздался визг — Ваня вскочил и стремглав бросился по направлению к Деревне.

Сердце его колотилось так, будто тоже попалось в ловушку и хотело выскочить наружу. Неужто он все‑таки попался?! Они поймали Змея!!!

Куда сначала?! К своим? Нет, они ведь от травы пострадавшие, не пойдут, небось, на улов смотреть… Надо Деревню на ноги подымать. В башне колокол есть на самом верху — правда, Ваню туда не пустят, а вот Колыбан пускай будит Деревню. Мальчик заколотил в ворота Колыбанова дома — переполошил всех, а после побежал к избушке бабушки Торопы. Пока домчался — и колокол зазвучал. Звонит, не смолкая. И светать уж стало. Березайка‑то, как штык, вскочил вместе с выжлоком. А посестримы дрыхнут без задних ног, вот ведь! С ним, может, Змей расправляется, а им и дела нет! Бабушка Торопа, услыхав, что Ваня поймал Змея, за сердце схватилась. «Не может быть!» — кричит, и побежала за ворота. Небось, первая к яме примчится…

Наконец и посестримы проснулись. Стеша скорее за нос свой конопатый схватилась — вгляделся Ваня: а вроде кожа‑то не висит на лице лохмотьями, да и… конопушек, кажись, нет?! Неужто подействовала трава!? Сказал Стеше и про Змея и про конопушки. Та скорее зеркало доставать, вглядывается, фонариком себе подсвечивает — белый нос, без всяких отметин, и щеки тоже без рыжинок. Запрыгала чуть не до потолка, — конечно, что ей поимка какого‑то Змея, когда у ней конопушки пропали!.. А и Златыгоркины шрамы тоже исчезли, увидел Ваня: на шее‑то нету рубца… Посестрима в закуток убежала, а Стеша за ней, рады–радёхоньки девицы — нету, де, шрамов, нигде нет! Десантница‑то гуторит: расцелую, де, Смеяна, хоть он и сопливый, обязательно расцелую!.. Ваня сплюнул сквозь зубы. Наконец о деле вспомнили, собираться стали, но девочка нет–нет да и доставала свое зеркальце — никак ей не верилось, что лицо теперь чистое, молочно–белое. Между прочим, десантница спросила, какой, де, Змей‑то из себя, сильно страшной? Ваня отвечал, там, де, увидишь, пошли, де, скорей, хватит в зеркало смотреться…