Дружина - Олег Артюхов

Одетые в холщовые рубахи, домотканые шерстяные свиты, онучи и лапти мужики, комкая потёртые и засаленные войлочные колпаки, подошли, кланяясь и переминаясь с ноги на ногу. Как бы, между прочим, осторожно спросили кто мы такие и не против ли мы, если торговцы здесь заночуют.

– Передай торговым гостям, – ответил ярл Олег, восседая на замшелом пне в своём красном корзно, – что здесь встали честные варяги, чтущие законы Правды, и беды им не будет. Коль желают, пусть ночуют без опаски, клянусь Перуном.

Мужики попятились и бросились бежать к своим лодкам. Торопились, ведь в потёмках хорошо на ночь не встанешь.

Пока команды вытягивали и ставили на прикол суда, в сопровождении крепких мужиков к нам подошли оба купца и встали напротив восседающего в своём красном плаще-корзне ярла Олега.

– Поздорову вам, славные варяги, – поприветствовал купчина с хитрой рожей и бегающими глазками, – благо дарю, або позволили нам рядом встать ночевать. Идём издаля. Расторговались, а ноне в Альдейгью путь держим товара ганзейского взять.

Мы переглянулись. Опять судьба, или кто-то на неё похожий подбросила нам подарок, не иначе. Пять купеческих лодий почти порожняком, да ещё в нужную нам сторону. Теперь эту ситуёвину нужно половчее обыграть. Я хотел было начать разговор, но вовремя захлопнул рот. Не по чину мне поперёк ярла лезть. Я кивнул ему и подморгнул левым глазом. А Олег и так уже всё понял и всё просчитал:

– Мы не против гостей торговых, ночуйте во здраво. Садитесь ближе к огню, – он жестом пригласил к костру. – Я ярл Олег из Алаборга, а то моя малая дружина. Так, вы с восхода идёте?

– Так, ярл. Ноне торговля худая, – устраиваясь на бревне у костра, купец покашлял, окинул нас подозрительным взглядом и продолжил, – нурманы балуют да грабят на всех путях. Мы вот дошли сюда от Булгара. Да толку чуть, дохода почесть никакого.

– Не страшись, гость торговый, и не прибедняйся, – ухмыльнулся в усы Олег, – мне твоё серебро без надобности. Напротив, хочу своего тебе отсыпать.

– Как это, ярл? – первый купец аж привстал, а другой замер с открытым ртом.

– Коль вы впусть идёте, – продолжил Олег, – я предлагаю идти не в Альдейгью, а чуть дале. И нас заодно отвезёте.

– Э-э-э, ярл, ано мы ведь за товаром… – он скорчил недовольную гримасу.

– Не торопись отказываться, гость торговый, подале то плыть всего на день пути. Ведаешь ли на закатном берегу Нево-озера град Корелу?

– Как не ведать, ведую, – оживился купец, – бывали мы там. Пушно там и рухлядь меховая больно знатны. Рыбья кость и ворвань.

– Вот нам туда и надобно. А ведь пушно в полуденных странах впятеро идёт, а то и поболе. В Итиле мягкую рухлядь за злато берут. Немалое подспорье. А в Альдейгью идти вам не след, неладно там ноне. Конунга зарезали злодеи, и нурманы шибко лютуют, многих купцов, тех, что не нурманского племени, в сердцах ободрали и смертно побили.

Купцы переглянулись, сдвинули на затылки шапки и принялись скрести макушки.

– А, много ль серебра положишь, коль согласимся?

– Много, не мало. Помогу в Кореле товар взять, да заутро дам по щеляге серебряной на одного дружинного, – уверенно заявил Олег.

Ударили по рукам, скрепив договор. Вот и подходит конец нашему рейду по дебрям лесным.

Утром, погрузившись в лодьи, варяги привычно устроились на свободные румы и оживлённо переговаривались, радуясь, что покидают неприветливые места.

После двух излучин, речные берега разошлись, и перед нами открылся бескрайний простор студёной ладожской воды, сморщенной пенистыми волнами и скованной каменными валунами берегов.

Суровая и промозглая северная осень навевала нерадостные мысли, но я гнал их прочь, понимая, что скоро нам станет не до тонких переживаний, поскольку независимо от нас пружина событий продолжала медленно и опасно сжиматься.

Путь в Корелу оказался не из лёгких. Зная, что Хальвдан поклялся найти убийц отца, мы понимали, что эти волки теперь рыскают по всем южным водам Ладоги. Поэтому, не желая случайно нарваться на нурманские драккары, купцы приняли решение идти севернее глубокой водой между островами на вёслах, не поднимая парусов.

Вот уже два дня как стих ветер, но озеро раскачалось и продолжало гнать волны. Лодьи шли размеренно, но валко, а на мелкой волне ещё и тряско. Уж на что я крепок к качке, и то стал испытывать тошноту. А возле мачты маялась Инга. До сих пор она терпела все невзгоды, а теперь озеро её доконало. Бледная от тошноты и рвоты она привалилась к мачте, глубоко дышала, и пыталась пить кислый квас, поданный кем-то из гребцов. Глядя полными муки глазами, она издала глухой стон.

– Совсем худо с твоей женой, ярл Олег, – я искренне сочувствовал, – может, пристанем к берегу?

– Никуда не надо приставать, уж скоро Корела, – угрюмо ответил Олег, – а ты сам веришь ли, что нам туда надобно? И что нам в Кореле?

– Разве я не рёк, что в том граде нас дожидаются Скули и Ингегерд?

Олег, опираясь на мачту, строго всмотрелся в меня:

– Кто вы такие, что всё ведаете? Я зрил вас в бою, и бились вы отменно, лучше всех варягов. Но тако же и зрил, яко меч вас не берёт. Почему? Кто вы, Бор Быстрый Меч?

– А, ведь я рёк уж, ярл Олег, – начал я повторять нашу легенду, слегка раздражаясь словами ярла, – что мы посланы свыше уберечь род Рюрика, и волхвы благо дали на сей подвиг. А надобно ли ведать тебе, кто нас послал, коль то и волхвам не под стать? Ты веришь нам, мы верим тебе и честно несём своё бремя. Разве мало того?

– Ты верный варяг, Бор, и люди твои – верные люди. Хочу быть с тобой откровенным, – он сделал паузу, посмотрел вдаль и взглянул на меня, но теперь в его глазах я увидел печаль. – И я, и мой дядька Рюрик много чего сотворили, и зла, и добра. Было время, когда франки изгнали нас с вотчины в Дорештадте, и мы носились с дружиной по морю, срывая зло на купцах и иных мореходах. И крови пролили немало, но узнав волю рюрикова деда Гостомысла, явились спасти от разорения Новый Град и Альдейгью. Мы искренни были и кровь свою за эту землю пролили, и прогнали мы лютых врагов, и защитили люд Руси, и утвердили варяжскую Правду. По-разному здешний люд нас принял, но никому никогда на Руси мы зла не желали, только давали отпор, коль кто нападал. Вот и посуди, злы мы или добры? А теперь в этой умученной