Палома - Анн-Гаэль Юон

ей. Она не знала, кто она, куда идет и имеет ли это какой-то смысл. В такие моменты ее утешало только то, что маленькой Элизабет не приходится страдать из-за своей матери.

Ее слова разбивали мне сердце. Колетт отказывалась говорить об этом. Она снова и снова прокручивала в голове воспоминания об их отъезде из Америки, о первых годах в Молеоне. Что она сделала не так? Терзаемая гневом и чувством вины, она проклинала Чаплина за то, что он не помог дочери, что не дал Роми того, что не смогла дать она сама. Актер, осевший с молодой женой в Швейцарии, писал мемуары в окружении своих многочисленных детей.

Мы умоляли твою мать вернуться. Воссоединиться со своей семьей. Она могла бы петь каждый день. Ее дочь ее не забыла. Но Роми оставалась глуха к нашим просьбам.

Однажды, когда от нее долго не было вестей, Марсель отвез Колетт в Париж. Когда они подъехали к дому Роми, было уже поздно. На заднем сиденье спала маленькая девочка. Увидев тебя, твоя мама снова начнет улыбаться и, возможно, даже вернется с ними в Страну Басков. Выйдя из машины, они услышали музыку, доносившуюся из окон. Смех. На балконе целовалась парочка. Колетт узнала Роми. Она выглядела счастливой.

Колетт остановилась в нерешительности. Она никогда ни в чем не сомневалась, кроме тех случаев, когда речь шла о ее дочери. С ней она не могла подобрать нужные слова, ее проявления любви всегда были не к месту. В конце концов они поднялись. Ты все еще спала на руках у Марселя.

Увидев их, Роми растерялась. Зачем они приехали? Среди гостей есть важные люди, что они подумают? И что она будет делать с ребенком в Париже? Они что, хотят все испортить?

Она поцеловала тебя в лоб. И попросила оставить ее в покое.

Расстроенные, уставшие, Марсель и Колетт отправились домой. Может, надо просто дать ей больше времени?

Накануне твоего четвертого дня рождения твоя мать вернулась. Она вышла из машины, одетая в просторную шубу с эффектным воротником, ее огненная шевелюра была уложена в элегантный пучок. С ней приехал мужчина лет на пятнадцать старше ее, Жан-Ив Клермон. Высокий, широкоплечий, он излучал спокойствие, которое разительно отличалось от восторженности твоей матери. Она бросилась обнимать тебя. Поначалу настороженная, ты все же позволила себя поцеловать, покоренная горой игрушек, которую они привезли.

Оживленная, сияющая Роми сообщила нам о своей помолвке. Жан-Ив сделал ей предложение в Риме. Она продолжает заниматься пением, Жан-Ив говорит, что у нее талант, и на этот раз точно все получится! Да, колесо фортуны повернулось! Накануне ей позвонили и пригласили выступить на концерте в кабаре – ничего общего с теми барами, где она раньше пела, нет, это известное парижское кабаре! Сама Далида начинала там! Ее жизнь скоро изменится!

Сидя у меня на коленях, ты играла с моими бусами.

Роми болтала без умолку, охваченная эйфорией и энтузиазмом. Они переехали в большую квартиру с видом на Эйфелеву башню! Нашли няню, школу и булочную, где она будет покупать тебе на полдник шоколадные круассаны!

Потом она повернулась к тебе с ослепительной улыбкой.

– Ты ведь поедешь с мамой, правда, Лиз?

Я сжала твою маленькую ручку. Ты лежала у меня на коленях, свернувшись калачиком.

Лиз? В Париж?

Такого я и представить себе не могла. Жизнь без тебя.

Внезапно мне стало трудно дышать. Мое сердце вырвали из груди. В него вбили кол. А потом покромсали перочинным ножом.

Роми успокоилась и пригубила шампанское, с нетерпением ожидая поздравлений.

Колетт улыбнулась вежливой, слегка принужденной улыбкой. Улыбнулась, стараясь не обидеть дочь. Она поцеловала жениха и невесту – в конце концов, этот мужчина казался хорошим человеком, будет кому присматривать за Роми. Мадемуазели молча кивали, не в силах найти нужные слова.

Роми радостно бросилась тебя обнимать.

– Пойдем, надо собрать твои вещи! У тебя есть чемодан?

Я боролась со слезами, наблюдая как твоя ручка ложится в руку матери. У лестницы ты повернулась ко мне.

– Ты идешь, Палома?

Я кивнула, чувствуя комок в горле. Я подойду попозже, моя радость, начинай без меня.

Без меня.

Я задыхалась. Моя малышка, мое солнышко, как же я буду жить без тебя?

На следующее утро Люпен усадил тебя на заднее сиденье автомобиля. Ты смеялась, забавляясь звуками, которые издавал ворчливый плюшевый мишка. Дверца захлопнулась. Я помахала тебе рукой. Послала воздушный поцелуй.

Внутри меня все клокотало. Я боролась со слезами. Держись, не плачь, говорила я себе. Тебе лучше жить с мамой. Но как же мы, что будет с нами, когда мы останемся одни, без тебя?

А потом ты поняла, что мы не едем с вами. Твои глаза наполнились слезами. Ты потянулась к нам, бросилась к окну, стала с криком колотить по стеклу. Но Роми уже махала нам рукой из открытого окна. Взревел мотор, заглушив твой плач. Но не тот протяжный стон боли, что поднималась внутри меня.

71

Через некоторое время Роми пригласила нас встретить Рождество в Париже. Можешь себе представить, Лиз, какой восторг вызвало у нас это письмо! Дом мадемуазелей наполнился нашими радостными криками, Марсель начал заполнять багажник шампанским, игрушками и подарками.

Но за три дня до отъезда нам позвонил Жан-Ив. Твою мать только что поместили в психиатрическую лечебницу. В первый раз. Но не в последний.

Он заверил нас, что позаботится о тебе. Но нашу встречу лучше отложить. Врачи не рекомендовали пока навещать Роми. Ей нужен покой. Какое-то время побыть вдали от семьи. Ее тревоги взяли верх над разумом.

В промежутках между госпитализациями Роми писала мне. Присылала твои фотографии. Рассказывала о том, как ты растешь. Как идешь в первый класс. Какие стихи ты выучила. О том, что ты любишь готовить. О твоем переходе из начальной школы в среднюю.

Я же писала тебе каждую неделю. О новостях в мастерской, об овечках, о Бишенте. Посылала тебе сыр, наши эспадрильи, йо-йо, копилку, шерстяные носки.

А потом Жан-Ив умер. С этого момента болезнь полностью поглотила Роми. Ее почерк стал неразборчивым. Она присылала бессвязные письма о том, что ей угрожает смерть, что она стала жертвой заговора. Что за тобой тоже охотятся. Ты – ее сокровище, она должна тебя защитить.

Поэтому вы переехали. Она прислала нам новый адрес. Абонентский ящик. Никто не должен был знать, где вы живете. Наши письма и мольбы ничего не изменили. Роми погрузилась во мрак.

Мадемуазель Вера потратила целое состояние, чтобы разыскать тебя и твою маму. Но вы просто исчезли.

Пять лет спустя умерла мадемуазель Тереза. Мадемуазель Вера вскоре последовала за ней. Обе сестры покоятся под большим дубом у реки. Неразлучные.

Колетт оставалась с матерью до последней минуты. Всегда в движении, живая, яркая, сияющая. Потом она повстречала Луи, овдовевшего буржуа из Биаррица. Рантье с прекрасным чувством юмора, чье общество доставляло нам большое удовольствие. Они с Колетт часто отправлялись на другой конец света: любовались бабочками в Мексике, наблюдали за гориллами в Африке, катались на лыжах на Кавказе. Колетт путешествовала, чтобы забыться.

Мастерская теперь находилась в надежных руках Анжель и Шаби. Мать и сын сохранили душу этого места. Женщины по-прежнему находили здесь убежище. На несколько недель или на несколько лет.

Жизнь шла своим чередом. Как всегда.

До того дня, когда я наконец получила письмо от Роми. Последнее.

Тебе скоро должно было исполниться восемнадцать. Она просила меня позаботиться о тебе, когда ее не станет. Она больше не могла этого выносить. Не хотела быть обузой. Зная о своей болезни, но будучи не в силах с ней справиться, она сожалела, что ей не удалось стать великой певицей, любящей дочерью, хорошей матерью.

Ты обожала готовить. Она нашла кулинарную школу – самую лучшую, единственную, достойную твоего таланта. Это что-то удивительное, сказочное, великолепное! Роми всегда любила превосходную степень. Конечно, она уже и так о многом нас просила, но не согласимся ли мы помочь еще один, последний раз? Она открыла счет в банке. Сообщила в школу. Подготовила документы для поступления. Кулинария сделает тебя звездой. Которой она сама так и не стала.

Впрочем, несмотря ни на что, она взяла от жизни многое. Она крепко целует всех нас, в том числе и свою маму.

К письму была приложена фотография, на которой вы весело смеетесь у фонтана. Лето. Ее веснушки, огненные волосы. Твой взгляд. Я держала фотографию дрожащими руками. Тебе уже восемнадцать лет! И четырнадцать из них прошли вдали от нас. Вдали от моих объятий, от моих поцелуев,