Прокурор Никола - Вячеслав Белоусов

– Это правда про архиепископа?

– Я не интересовался. В епархии есть отец Николай, он по административным вопросам заправляет. Позвонил по делу, которое Владимир Михайлович заканчивает. Ну спросил: кого судить будут? где? когда?

– А ему какой интерес?

– Вот и я. А он говорит, что спрашивает по поручению архиепископа. Того отзывают в Москву, и оттуда он уже в область не вернется. Другое назначение получит.

– Сожрали, значит, его наши! – вырвалось у Игорушкина.

– Что?

– Так я, – безвольно отмахнулся рукой шеф и подпер голову. – Главное, второй раз! И снова после их встречи! Васильевичу это поперек души! Вот досада!..

– Николай Петрович?

– Ведь как сходится все! Подумает архиерей, что преследует его Кравцов!

– Почему, Николай Петрович?

– Вот что, – поднял на меня глаза Игорушкин, как будто только узрел. – Ты о переводе-то архиепископа никому… Понял?

– А мне зачем?

* * *

Так мы с Михалычем оказались приглашенными на теплоход с нашими женами. Татьяна, правда, не явилась – заболела дочка, а Очаровашка моя не упустила возможность «хоть одним глазком увидеть великих людей». Для этого ей понадобилось полдня крутиться у зеркала, и мы едва не опоздали. Спас Михалыч. Он до последнего держал «канарейку»[16], и Виктор Иванович домчал нас до пристани, пренебрегая всеми правилами дорожного движения.

Теплоход покачивался на волнах, как пишется – уже под парами, толпа провожающих неистовствовала, музыка будоражила, суета лишала разума, объятия, восторг, фотоаппараты рождали ощущение феерии. Все вместе спасало нашу безалаберность. Нагрузив шофера и схватив себе по два арбуза, мы с Михалычем под шумок, забыв про шик и интеллигентность, шмыганули в каюту первого класса за спинами Игорушкина и Тешиева, которые на корме рассказывали что-то Кравцову, указывая на противоположный берег Волги. Невдалеке от них, облокотившись на перила, стояли Анна Константиновна с дочкой, при Майе дежурил стройный высокий красавчик.

– Слушай, да это наш старлей, который дежурил у облпрокуратуры, когда Кравцов с базы приехал! – вытаращил глаза Шаламов. – Шустра наша милиция! Дочку Петровича подцепил! А, Данила?

– Учись, Михалыч.

– Такую девушку пленить!.. Дух захватывает.

– Ты радуйся, что с арбузами проскочили.

И все бы хорошо, но миновать бдительного Колосухина нам не удалось. Только Очаровашка, реабилитируясь за легкомысленную оплошность, спасла наши бедовые головы от гнева начальства. Кто был больше, она или арбуз в ее руках, уже не сказать, но Колосухин, забыв про все, устремился ей на помощь, и мы нагло избежали кары.

Когда все высыпали на палубу, Михалыч первым делом блаженно затянулся сигаретой, наслаждаясь великолепием белого света, но вдруг закашлялся, наглотавшись дыма, и ткнул пальцем в толпу провожающих. Сквозь расступающуюся публику шествовал архиепископ Иларион в черном своем одеянии. За ним кто-то семенил.

Мы, как по команде, развернулись в сторону Кравцова. Тот уже торопился навстречу владыке вместе с Игорушкиным и Тешиевым.

– Ну теперь ему не до нас, – совсем успокоился Шаламов.

– Они не договорились увидеться? – спросил я Колосухина.

– Возможности не было.

– Значит, архиепископ сам пришел его проводить.

– Благословит батюшка нашего отца родного, – пошутил криминалист.

Действительно, через минуту-две Кравцов и архиепископ остались одни и даже прошлись до перил набережной, где остановились в уединении.

– Жалуется на нас? – подтолкнул меня локтем криминалист.

– Вряд ли.

Вид Михалыча опять стал встревоженным, он даже нахохлился, как воробей в непогоду, и я его повеселил:

– Володь, ты свою задачу выполнил. Даже с арбузами все на пятерку обошлось.

– Что-то мне не до смеха.

– Большой у них разговор идет.

Мы оба посерьезнели. Высокий худощавый интеллигент с залысинами и седовласый священнослужитель, оба в черном, стыли кляксой на фоне пестрой толпы.

– А знаешь, Михалыч? – тихо сказал я. – В нашего Кравцова тоже стреляли когда-то.

– Да что ты! Не слышал.

– Стреляли. Из пистолета. Почти в упор.

– Вот наша судьба! – выпалил в сердцах Шаламов. – А послушать попика этого?! Что нам архиерей тогда на совещании проповедовал? Вы несете добро людям! Ваша миссия благородна! В законности добродетель!.. А в нас стреляют?!

– Не делай добра, не получишь зла.

– Слушай! Я что-то не сразу врубился! А почему ты сказал: тоже? Что ты хотел этим сказать?

– Я? Тебе послышалось. Я оговорился.

Зимой, лишь встретили Новый год, в городе завелась нечистая сила.

За один вечер ограбили несколько припозднившихся семейных пар. Дела обычные, особых сплетен по городу не поползло бы, но потерпевшие оказались не из простого люда, при деньгах, «цацках», шубами мели асфальт. Брали их бандиты на гоп-стоп[18] в самом что ни на есть центре.

Тут же, лишь сутки миновали, изуродовали милиционера, легкомысленно выскочившего в одиночку на этих поганцев из засады.

И это бы ничего. Мало ли милиции морду бьют. И почище бывало. Но у бедолаги отобрали его «пугалку», которой он начал махать, а выстрелить так и побоялся.

Но и это полбеды. На одном из трех нападавших красовалась милицейская форма офицера с тремя маленькими звездочками, а двое остальных сверкали в ночи рожами, размалеванными фосфоресцирующей краской под скелеты, да и на одеждах у них ребра и конечности бросали в дрожь.