Третий меморандум. Тетрадь первая. Первоград - Борис Батыршин

– Без подробностей. Они просили выслать машину, я уже сообщил по внутренней в гараж…

Казаков пошел к гаражу, быстро, почти бегом, разбрызгивая жидкую грязь, истоптанную многими ногами. В голове назойливо билась глупая мысль: тахорг или обезьяны? Вдруг он понял, что мысль вовсе не глупая, что подоплекой она имела мгновенно проделанное подсознанием рассуждение: «Если обезьяны, виноват буду я, как распорядившийся охотиться на них». От осознания своей расчетливости стало паскудно, с другой стороны, он же не умер на самом деле… Это тоже казалось неуспокоительным: я представил нестерпимую боль от звериных зубов, предсмертный ужас. Тем временем координатор подошел к ангарам, машина на Клюкалку уже ушла. У Димы при себе была походная рация, но он не стал связываться с точкой: казалось непристойным выяснять, что да как.

Они сидели и ждали. А Казаков все пытался стряхнуть с себя ощущение напряженности и неловкости, посмотреть на дело со стороны как глава государства, и как Избранник, черт возьми… Но удалось это только после того, как попросил у Колосова сигарету. К черту, сколько еще будет смертей… Его собственная, кстати, тоже будет непременно насильственной. Эта мысль была неприятна, несмотря на всю неопределенность сроков. Тоже какой-нибудь хруст костей или пуля в затылок…

Машина пришла обратно почти через два часа. Покачиваясь на рытвинах, тентованный ЗИС подъехал к гаражам. Два охотника откинули борт и вытащили из темного чрева носилки с чем-то, накрытым мокрым от крови брезентом. Несколько рук приняли носилки и осторожно поставили на землю, словно лежащему на них человеку можно было причинить новые неприятности.

Казаков с выпяченной челюстью подошел, поднял угол брезента, следя, чтобы его действия не казались брезгливыми, секунду смотрел на лежащее, затем торопливо опустил угол и обернулся на окружающих. Окружающие, курсанты-мотористы, смотрелись бледновато. У охотников были каменные лица, но у одного – красноватые глаза.

– Как… случилось? – хрипло спросил координатор.

– Тахорг, – ответил охотник с припухлыми глазами. – Внезапно напал, Олег поскользнулся на корне. Не успел.

– А остальные где? – спросил координатор после паузы. Охотники посмотрели на него.

– Тахорг же ушел, – пояснил один из них. – Гонят.

– Отомстить? – уточнил Казаков. Охотник кивнул.

– Втроем не опасно?

– Опасно, когда внезапно, – устало пояснил охотник.

– А если с автоматом, то вообще не опасно, – тихо проговорил кто-то за спиной Казакова. Координатор сразу оценил и намек на историю с Майковым, и осуждение в свой адрес; а может быть, все это только показалось, и была просто реплика без задней мысли? Как бы то ни было, он смолчал. Ответил охотник, пожав плечами:

– С автоматом не охотятся. Дело не в автомате…

ХРОНИКА ГОЛУБЕВА

…середина июня ознаменовалась первыми смертями среди граждан самого Первограда. Нужно отметить, вернувшись к хиппистской истории, что довольно жуткое вымирание хиппи на их островах оказало известное психологическое воздействие лишь на членов санитарных дружин, волею судеб работавших в основном могильщиками; остальных жителей это не затронуло. Кроме того, хиппи с самого начала воспринимались как нечто нечеловеческое, деградировавшее. Полторы сотни могил на островах вызывали куда меньший резонанс, чем две могилы на городском Кладбище. Итак, 13 июня при нападении на рыбацкий барказ ночесветок (явления, прежде неизвестного) погиб один из рыбаков; 21 июня при нападении ошалевшего приливного тахорга, которые считались уже истребленными в окрестностях города, был убит охотник с Точки-два (Клюкалки). Его товарищи в течение двух дней гонялись за тахоргом-убийцей, настигли, застрелили и водрузили его череп на могиле погибшего. Это, на мой взгляд, несколько варварское, но достаточно характерное проявление присущих им положительных качеств.

Эти две смерти в любом случае должны были стать лишь первыми в ряду наших потерь во враждебном мире, и координатор в данном случае занимал весьма достойную позицию, заявив, что мы ведем войну за выживание всех, а на войне не отступают из-за первых потерь. Однако нашлись некоторые, кто счел эти печальные, но неизбежные потери признаком порочности управления. Поползли шепотки о необходимости устранения охотников, отзыве Следопытов и вообще о переходе на ближайшие десятилетия к чисто растительной жизни за мощными стенами. Паникерам казалось, что таким образом они обеспечат себе полную безопасность. С другой стороны, эти настроения подогревали те, кто был недоволен известным превосходством Охотников над первоградскими обывателями. Выражалось это превосходство, в частности, в понятном предпочтении женского пола…

Выразителями подобных интересов в Совете явился консул Левченко, бригадир столяров, из молодых, и вообще-то сторонник Валери, но, видимо, оказавшийся большим роялистом, чем сам король. Предложение Левченко было отвергнуто (только Романова воздержалась). Но Казаков, чтобы успокоить общественное мнение, заявил, что все желающие могут уйти из Охотников и Следопытов. Ни одного такого не нашлось, так что люди, искренне озабоченные за их жизнь, удовлетворились, а лицемеры вынуждены были умолкнуть.

Из прочих знаменательных событий можно отметить следующее. На сто девяносто девятый день Переноса (11 июня) координатор, совершив тайный инспекторский налет на Точку-три, обнаружил там самогонное приспособление. Он не стал метать громы и молнии, ясно, видимо, понимая, что политика Горбачева здесь неуместна, а перевел изобретателя в курсанты химгруппы. Возможно, зря Совет уделил самогоноварению не меньше внимания, чем другим отраслям химии, но ясно, что монополия на подобный род продукции должна принадлежать государству.

207-й день: из Новомосковска прибыла первая партия угля, не очень черного, но достаточно горючего, что позволило с большей уверенностью смотреть в будущее. Через несколько дней химики провели первые обнадеживающие опыты по перегонке угля в нечто маслянистое, пока – на уровне пробирок, а Есин уже приступил к разработке взрывчаток.

На 210-й день наши бравые авиаторы совершили несколько первых робких полетов по кругу. В одном из полетов принял участие Казаков. Я считаю, что если с его стороны это и было жестом, то демонстрировал он не личную храбрость, а доверие к людям, освоившим непростую технику. Из частных бесед мне известно, что именно так восприняли это авиаторы. На следующий день по чисто практическим соображениям в воздух поднимался и я.

Где-то к этим дням началось употребление в пищу обезьятины. Мясные пайки сразу увеличились, а отказывались с гордым видом лишь немногие, да и те позднее присоединились к большинству.

Вторая половина июля принесла нам также теллурийский календарь. Казаков и Простева, достаточно точно определив продолжительность года и суток, внесли на Совет предложение о введении двух дополнительных месяцев по 28 дней в каждом: терпаля между мартом и февралем, считая его весенним, и тиберия между августом и сентябрем, относя его к осени. Кроме того, январь, июль и октябрь лишились 31-х чисел. Имя римского императора было воспринято мною в качестве месяца несколько юмористически, но я быстро обнаружил, что большинство народу императора такого не знают, а кроме того, я воздал должное академическому юмору, с которым оказался составлен ряд: «июль, август, тиберий».