Самая темная чаща - Холли Блэк

Северин сказал последние слова таким тоном, будто сообщал, что сестра заболела смертельной болезнью.

– А это плохо? – спросил Бен. Он то надеялся, что Северин вернется к кровати, то не хотел этого. И чувствовал себя идиотом.

Эльф приподнял брови:

– По разумению моего отца? То было худшее, что она могла затеять.

– И ты согласился с ним? – уточнил Бен, чтобы понять, насколько он сам отвратителен Северину.

– Еще как. Юношу звали Йоханнес Эрман, и он был светловолос и широкоплеч. Он любил подолгу бродить по лесу, предаваясь мечтам и сочиняя оды илистым прудам и полевым цветам, которые читал любому, кто был готов слушать. Не очень-то сильно он пришелся мне по нраву, – признался Северин. – Честно сказать, я его и убил.

Бен не смог ничего с собой поделать – он рассмеялся. Все было прямо как в сказке: безумно и страшно.

Северин ухмыльнулся, будто бы тоже немного воспрял духом. Возможно, из-за реакции Бена. А может быть, вспомнил, как весело убивать.

Улыбка сделала принца еще прекраснее, так что теперь невозможно было забыть, что он не из людей, – и Бен понял, как глупо воображать, что тот будет вести себя, словно человек.

– Я убил его не сразу – тогда, возможно, все сложилось бы иначе. Сестрица стала его женой, отринув платья, сотканные из лунного света, и отрекшись от диких лесных наслаждений. Она позволила обрядить себя в тяжелое поношенное шелковое платье из Германии, которое даже не было ей впору – его дала ей мать жениха, – отправилась в одну из их церквей и совершила их обряд.

Бен попытался себе это представить. Нашептывание через стекло гроба чем-то напоминало вопли музыкального фаната, стоящего у сцены, или обморок при встрече с кинозвездой. Но что делать, если тебя выбрали из толпы? Если тебя зовут на закрытую вечеринку после концерта? Он силился представить, испытывал ли Йоханнес нечто подобное, приведя домой жену-фею.

– Отец сказал, что позволит Скорелли выйти замуж, только если жених исполнит гейс. Знаешь, что это?

Бен не знал:

– Какое-то испытание?

Северин покачал головой.

– Это табу, запрет. Что-то, что ты должен или не должен делать. Отец предостерег, что если сестра трижды прольет слезы из-за Йоханнеса, тот никогда ее больше не увидит. Йоханнес, ослепленный, согласился.

Скоррель стала покорной женой: готовила яства и чинила одежду, ухаживала за садом и ходила в церковь по воскресеньям. Она старалась сотворить уют своему супругу, но ее инаковость была очевидна, как бы она ни старалась подстроиться. Она вышивала причудливые листья и розы на манжетах простых верхних платьев. Приручила голубую сойку. Добавляла травы в свои варенья и желе, распевая озорные песни. И обожала Фэйрфолд – этого я никогда не понимал. Неважно, что горожане на нее косо смотрели, – она все равно их любила. Любила играть с детьми и смеяться над сплетнями. И, как бы я ни презирал Йоханнеса, любила мужа.

Ты должен понять. Мы любим не так, как вы: единожды завоеванная, наша любовь может длиться бесконечно. Но когда они поженились, Йоханнес изменился к Скоррели. Он начал бояться ее странностей, хотя она всегда оставалась ему верной женой.

– Значит, он оказался придурком? – спросил Бен, садясь повыше в изголовье. Было что-то волнующе интимное в том, чтобы разговаривать о подобных вещах, сидя в кровати – пусть даже история и закончится трагедией. – Она пожалела, что вышла замуж?

– Мы любим, пока не отрежет. Наша любовь не уходит по капле. Она ломается, словно слишком сильно согнутая ветка.

Для Бена любовь была пламенем, в котором он хотел бы возродиться, изменившись под ее влиянием. Парень понял, почему Скоррель сбежала, чтобы начать все с нуля. И впервые осознал, каким неудачным был этот план.

– Так и случилось?

– Боюсь, нет, – Северин залился румянцем и отвернулся; его пальцы прикоснулись к стеклу. Профиль казался размытым в лунном свете. Бен подозревал, что Северин не хочет, чтобы он увидел, как изменилось выражение его лица. – Может быть, Йоханнес позабыл гейс или не думал о последствиях, но сестра плакала из-за него. Первый раз, когда Йоханнес прилюдно выговорил ей за дикость. Второй, когда отругал ее за то, что она не соблюдала субботу. Третий, потому что ударил ее. Четвертого раза не было.

Из семи волшебных мечей, что мой отец принес с Восточного двора, два особенные. Зовутся они Сердце охотника и Верное сердце. Сердце охотника никогда не промахивается мимо цели, а Верное сердце может прорубить все, что угодно: от камня до металла и кости. Отец вручил мне Верное сердце и наказал убить Йоханнеса. Я был изрядно зол и презирал людей; сильнее же всего я жаждал угодить отцу. Пока Скоррель собирала травы, я пошел к ним в дом и низверг Йоханнеса.

– Ты убил его? Хладнокровно?

Это была кошмарная история вроде тех, после которых дети лежат в кроватях без сна, прислушиваясь к ночным шорохам.

– Его кровь была весьма горяча, – возразил Северин, задумчиво глядя в сторону леса. – И моя тоже. Я так гневался, что не взял в расчет, что почувствует Скоррель.

– Она все еще его любила? Ее чувства не сломались, как ветка, или что-то там еще?

Эльф покачал головой:

– Полагаю, то, что я сказал, недопустимо. Может, наша любовь ничем не отличается от вашей. Может, все любят, пока не отрежет, или же все любят по-разному: и люди, и феи. Прости меня. Я взращен на хвастовстве отца о превосходстве моего Народа, и несмотря на то, что слушал подобных тебе десятилетие за десятилетием, это не сбило с меня ужасной спеси.

Бен, который был совершенно серьезен, спрашивая, изменились ли чувства Скоррели, огорчился, что Северин посчитал, будто тот обиделся:

– Нет, я…

– Не понимаю, – перебил его Северин. – Я мнил, раз Йоханнес – человек, то его жизнь ничего не значит. Так как могла что-то значить его смерть? Казалось смехотворным, что моя сестрица умудрялась души не чаять в таком существе, а уж страдать из-за него – и подавно. Коли он оказался недостоин ее, отчего бы не взять другого? И я не мог вообразить, каким долгим может оказаться один-единственный день. Я не ведал, что промежуток одной смертной жизни столь бесконечен, пока не лег недвижно в свой гроб.

Не успев сообразить, что он делает, Бен соскользнул с кровати. И хотя это явно была худшая идея в мире, и ему казалось, что он может потерять сознание или даже умереть, парень положил руку на спину Северина, почувствовав под пальцами жилистые мышцы и легкое прикосновение шелковистых волос.

Северин напрягся, а потом судорожно выдохнул:

– Возможно, моей рукой двигала зависть, ведь Скоррель была моей наперсницей при дворе. Она брала мою сторону, когда я прекословил с отцом. Сочиняла потешные песенки, когда печалился. Мне было одиноко без нее, и я хотел, чтобы она воротилась. Все мы способны на великий самообман, двигаясь к заветной цели.