Владыка морей ч.1 - Дмитрий Чайка

* * *

Полгода назад. Паннонская степь.

Изумрудное разнотравье апреля вернуло в степь жизнь, замершую было на зиму. Время, когда кони пробивали для баранов дорогу и ледяной наст, закрывающий убогую жухлую траву, прошло. Солнышко уже давно слизнуло последний снег, спрятавшийся в оврагах, и уже вовсю дарило тепло настрадавшимся за зиму людям. Тут, в степи, совсем не то, что в Братиславе, у теплой печки. В здешних пустошах злые вьюги каждую зиму забирают жизни стариков и малых детей как дань старым богам. Не спастись от них никак, нужно только ждать.

Но вот зима отступила, и мелкие речушки с хрустом сломали истончившийся до прозрачной синевы лед. Они потащили его к Дунаю-батюшке, торопясь влиться в его студеные воды. Потащил тот лед вмерзший в него осот и камыш, безжалостно выдирая корни, прочищая речное дно и давая дорогу родникам, пробивающимся снизу, из тверди земной.

Повеселел и скот. Конские бока снова стали наливаться сытостью и лоском, а шкура начала блестеть, словно смазанная маслом. Не отставали и бараны, спешно обрастающие руном к первой в этом году стрижке. Полтора десятилетия всего прошло, как закончились войны в степи, и уже каждый ручей и каждая балка, где росла добрая трава, знали своего хозяина. Тесно становилось в степи, да еще и ужиматься приходилось, когда княжьи люди делали шаг из лесных весей на степной простор. Кочевым родам тоже нужно было зерно, и они, скрепя сердце, пускали на родовые земли землепашцев, отдававших зерно в счет аренды. Степная земля жирна, как масло. Не сравнить с той, что была на месте сведенного леса. Она здесь со времен Аттилы плугом не тронута, а потому урожаи давала такие, что ханы мелких родов, стыдливо пряча глаза, переставали кочевать вместе со своими стадами, садясь на землю. Они рубили себе богатые дома, презрев шатры предков. На пастбища теперь шли старики и мальчишки-помощники, которые, войдя в положенный возраст, подряжались на княжескую службу. Кто гонцом в Почтовый приказ, кто в легкую конницу. К двадцати годам такой всадник мог уже побывать и в земле ляхов, и в Далмации, и даже за Карпатами, где местные племена тащили полон на продажу, меняя своих соседей на соль и железо.

А вот хан Шеба терпеть не мог затхлую духоту словенских изб. Он жил в доме лишь зимой, как делал его отец и дед, но весной разбивал шатер, вдыхая полной грудью наполненный травяными ароматами воздух. Княжеские сыновья, что поселились у него пару месяцев назад, поначалу вызывали здесь лишь улыбку. Они не знали, как развести огонь в очаге. Они не умели успокоить коня, да и скакали верхом так, что сыновья самого Шебы только за бока хватались от смеха. И лишь в одном они не уступали людям степи. Они никогда не прощали обиды…

— Кто урод? Я урод? — десятилетний сын хана, который безмерно гордился своим благородным, сдавленным в младенчестве черепом, кинулся на Кия с кулаками. Они только что спокойно бросали камни в горшок, но чего-то не поделили в процессе этой незатейливой игры.

— А ты! А ты! — пыхтел он, нанося удары по мелкому, но верткому мальчишке. — А ты девка! Понял?

Это было очень обидно. Кий, который лицом удался в мать-богиню, даже побагровел от злости. Он ненавидел, когда его называли так, намекая, что мужчине не пристало иметь лицо, тонкостью черт напоминавшее неизвестного здесь Аполлона, чья статуя стояла в отцовском дворце. Одно время даже слухи ходили, что княгиня согрешила с каменным богом, и статую ту убрали куда-то в чулан, с глаз долой. Дурным, как деревянная табуретка, служанкам, видимо, не о чем было больше языки почесать.

Три года разницы — это очень много, но княжича учили лучшие бойцы. Учил его и сам отец, и науку ту мальчишка постигал легко и охотно, проваливаясь в кураж драки с головой. Десятилетний ханский сын по сравнению с ним был увальнем, а потому пропустил хлесткий удар ногой под колено и рухнул на землю, закрывая голову от множества коротких и точных ударов.

— Девка? Это я девка? На! Получи! — хрипел Кий, потчуя того острыми кулаками. Он так увлекся, что не заметил, как к его противнику подбежали другие мальчишки, которые городских задавак тоже не сильно жаловали. Тут уже ему пришлось туго, и удары посыпались на него со всех сторон.

— Убью, суки косоглазые! — Владимир, вырвав из земли кол, к которому крепился войлок юрты, понесся на тех, кто колотил его брата.

— Ты чего лезешь? — заорали те на него. — Положи палку, дурень, не то и тебе сейчас всыплем! Он нашего брата уродом назвал!

— Да потому что вы уроды и есть! В зеркало посмотритесь! — сплюнул Владимир и ударил колом ближайшего к нему пацана. В завязавшейся драке и ему изрядно досталось, и вскоре он стоял спиной к спине с Кием, подняв руки в бойцовской стойке. Кол у него отняли и отбросили в сторону, и теперь их окружили, примеряясь, как бы ударить половчее.

— Ты же сам дрался с ним вчера! — не могли понять сыновья Шебы. — Чего приперся тогда?

— Это мой брат! Понял? — дерзко посмотрел на них Владимир. — Только я его бить могу!

— Пошел ты, Вовка! — прошлепал Кий разбитыми в оладьи губами. — Разберемся с этими пастухами, я тебе сам бока намну!

— Давай завтра! — прикинул их шансы Владимир. Он рос на редкость рассудительным парнем. — Сегодня мы с тобой подраться уже не сможем…

Так оно и вышло. Вечером, ворочаясь на жесткой кошме, братья выбирали позу, в которой отбитые бока болели бы не так сильно. Чернильная безлунная темнота упала на степное кочевье, примирив мальчишек. Завтра степняки снова будут играть с ними, как обычно, пока, обогнав в скачке кого-нибудь из детей кагана Святослава, снова не нарвутся на обидное слово. Или пока сами не скажут такое им самим, когда те лихо истыкают метательными ножами ростовую мишень, посрамив при всех ханских сыновей.

— Давай мириться, — предложил Владимир. — Иначе косоглазые нас тут затопчут.

— До осени, — согласился Кий. — Дома все равно не удержусь, поколочу тебя.

— Я тебя сам поколочу, — пробормотал Владимир, прижимаясь к теплой спине старшего брата. Тут было довольно холодно по утрам, и ветер тайком пробирался под полог юрты, кусая ребят за голые пятки, торчавшие из-под кошмы.

— Давай ножами поменяемся,