Ангелы-хранители - Дин Кунц

Нора произнесла недоуменно:

— Он думает, что у вас замечательный ребенок, и это, конечно, так.

Родители, поначалу встревоженные появлением собаки, убедились, что пес безопасен для их малыша.

— Сколько вашей девочке? — спросила Нора.

— Десять месяцев, — ответила мать.

— А как ее зовут?

— Лана.

— Красивое имя.

Наконец Эйнштейн успокоился.

Когда Нора с Тревисом отошли в сторону и остановились полюбоваться антикварным магазином, который, казалось, по кирпичику и по досочке был перевезен сюда из Дании семнадцатого века, Тревис сел на корточки рядом с псом и, подняв рукой его лохматое ухо, проговорил:

— Хватит. Если хочешь еще раз получить «Алпо», прекращай свои штучки.

Нора недоумевала:

— Что с ним?

Эйнштейн зевнул, и Тревис понял: дело плохо.

В течение следующих десяти минут Эйнштейн еще дважды брал Нору за руку и подводил к детишкам.

«Модерн Брайд» и младенцы.

Намек был теперь совершенно очевиден даже для Норы: «Ты и Тревис предназначены друг для друга. Женитесь. Создавайте семью. Заведите детей. Чего вы ждете?»

Нора залилась краской и не смела взглянуть на Тревиса. Он тоже был не в своей тарелке.

Почувствовав, что его намек ясен, Эйнштейн успокоился. Глядя на него, Тревис понял: у собак тоже бывает самодовольное выражение.

Когда настало время ужина, было еще очень тепло, и Нора отказалась от мысли пойти в ресторан. Она выбрала одно местечко, где на открытом воздухе под огромным дубом стояли столики, затененные красными зонтами. Тревис знал, что Нора не боится идти в ресторан, а просто не хочет расставаться с Эйнштейном, которому бы не позволили войти внутрь. Много раз в течение ужина она то украдкой, то открыто следила за собакой внимательным взглядом.

Тревис не упоминал в разговоре о происшедшем и сделал вид, что обо всем этом забыл. Но, когда Нора отвлекалась и смотрела по сторонам, он произносил шепотом угрозы в адрес пса:

«Больше никаких пирожных. Посажу на цепь. Надену намордник. Отправлю на живодерню».

Эйнштейн воспринимал их спокойно, скаля зубы, зевая и выдувая воздух из ноздрей.

Рано вечером в воскресенье Винс Наско навестил Джонни Сантини по кличке Струна. Он получил ее по двум причинам, одной из них стала его внешность: Джонни был длинный, худой и жилистый, как сплетенный из струн. У него к тому же были медного цвета волосы. Вторая связана с небольшим дельцем, которое он предпринял в нежном пятнадцатилетнем возрасте. Чтобы заслужить внимание своего дяди, Релиджио Фастино, главы одного из пяти нью-йоркских мафиозных кланов, Джонни взялся ликвидировать одного самодеятельного торговца наркотиками, «работавшего» в Бронксе[12]без разрешения клана. Он задушил его рояльной струной. Такая демонстрация инициативы и верности принципам клана растрогала дона Релиджио, заставив его заплакать второй раз в жизни и пообещать племяннику вечное уважение и хорошо оплачиваемое место в семейном бизнесе.

Сейчас Джонни Струна достиг тридцатипятилетнего возраста и жил в доме стоимостью в миллион долларов на побережье в Сан-Клементе. После покупки дома, состоявшего из десяти комнат и четырех ванных, Джонни нанял дизайнера, который превратил его новое жилище в этакий заповедник «Арт Деко». Преобладающими цветами в интерьере были оттенки черного, серебряного и темно-синего, с вкраплениями бирюзового и персикового тонов. Джонни говорил Винсу, что ему нравится арт деко. Этот стиль напоминал ему о «бурных двадцатых», а «двадцатые» он любил за то, что это была романтическая эпоха легендарных гангстеров.

Для Джонни Струны преступление стало не просто средством для добывания денег, способом противопоставить себя ограничениям цивилизованного общества, не результатом дурной наследственности, а захватывающей дух романтической традицией. Он считал себя братом каждого одноглазого и однорукого пирата, который когда-либо плавал по морям с целью наживы и грабежа, каждого разбойника с большой дороги, когда-либо обиравшего почтовый дилижанс, каждого взломщика сейфов, похитителя детей и мошенника на протяжении всего времени существования криминального мира. Ему нравилось называть себя мистическим родственником Джесси Джеймса, Диллинджера, Аль Капоне и Дальтонов, Лаки Лючиано и других. Джонни ко всем испытывал любовь, ко всем этим легендарным братьям по уголовному миру.

Приветствуя Винса у входной двери, он сказал:

— Входи, входи, здоровяк. Рад тебя видеть.

Они обнялись, хотя Винс не любил обниматься. Дело в том, что в прошлом, когда он жил в Нью-Йорке, ему приходилось работать на дядю Джонни, Релиджио, да и сейчас время от времени он брался за различные поручения клана Фастино, поэтому они с Джонни были вроде как приятели, и обняться нужно было обязательно.

— Выглядишь хорошо, — сказал Джонни. — Следишь за собой. И, конечно, по-прежнему хитрый, как змея?

— Как гремучая змея, — ответил Винс, досадуя, что ему приходится произносить всякие глупости, хотя знал: Джонни любит такие разговоры.

— Давно тебя не видел, уж было подумал, что тебя взяли за задницу.

— Я никогда не буду сидеть, — сказал Винс, уверенный: тюрьма никогда не станет частью его жизни.

Джонни понял его слова в том смысле, что Винс будет отстреливаться до последнего, но не сдастся властям, поэтому ухмыльнулся и одобрительно кивнул.

— Если загонят тебя в угол, положи столько этих тварей, сколько сможешь, прежде чем тебе наступит конец. Это единственный чистый выход.

Джонни Струна был на удивление непривлекательный мужчина, и это в какой-то мере объясняло его тягу к романтическим уголовным традициям. Годами вращаясь среди преступного мира, Винс заметил: преступники с красивой внешностью никогда не хвастаются своими «подвигами». Они хладнокровно убивают, потому что это им нравится или вызвано необходимостью; либо крадут, обманывают и вымогают, так как любят «легкие» деньги, и точка. Никаких самовосхвалений и самооправдания. Так и должно быть. Но те, у кого, как кажется, морды грубо отлиты из бетона, те, кто похож на Квазимодо, вставшего не с той ноги, — не все, но многие из них, — стараются компенсировать свою неприглядную наружность, пытаясь походить на Джимми Кагни в «Возмутителе спокойствия».

На Джонни было надето черное трико десантника и черные кроссовки. Он всегда носил черное, так как этот цвет придавал ему зловещий вид и скрадывал уродство.

Из прихожей Винс последовал за Джонни в гостиную, где вся мебель имела черную обивку, а низкие столики были покрыты блестящим черным лаком. Винс увидел искусственную позолоту ламп Ранка, большие посеребренные вазы в стиле «деко» от Даума и пару антикварных стульев от Жака Рульманна. Винс знал предысторию этих вещей только потому, что во время его предыдущих визитов Джонни сбрасывал с себя маску «крутого парня», чтобы натрепать ему всякой чепухи о своих сокровищах.