Цепной пес самодержавия - Виктор Тюрин

Какое-то время мы шли, и было видно, что она идет, ничего не замечая вокруг себя, находясь во власти недавно пережитого кошмара. Это стало очевидно, когда она, спустя пару минут, отреагировала на мои слова, воскликнув:

– Какие гости?! Вы не видите, что вокруг происходит?!

– Вижу, Светлана Михайловна, поэтому хочу побыстрее передать вас с рук на руки отцу, а затем мне надо будет уйти. Вы даже не представляете, какой я сейчас злой!

– Вы злой? Нет! Вы очень хороший… вы замечательный человек! Вы не представляете… – ее губы задрожали, а в голосе снова появились истерические нотки.

– Не надо лишних слов, Светлана Михайловна, а то я начну смущаться и говорить всякие глупости, – всеми силами я пытался отвлечь девушку от пережитого ужаса. – И вообще, давайте вас снова на руки возьму, а то вы, смотрю, совсем еле ноги переставляете.

Не дожидаясь ответа, подхватил гибкую фигурку на руки и быстро зашагал по улице. Ничем, не проявив своего неудовольствия, она доверчиво прильнула к моей груди. Только когда мы подходили к кованой ограде ее дома, она тихо спросила:

– А что с… ними?..

– Вам честно сказать или соврать?

Она посмотрела на меня, по-детски доверчиво, большими жалобными и влажными глазами и неуверенно сказала:

– Даже не знаю.

Решив не нагнетать обстановку, я ответил нейтрально:

– Сами виноваты. А теперь извольте мне ответить на один вопрос: почему вы шли одна? Видели же, что творится на улицах! Вам надо было где-нибудь пересидеть. У подруги там….

– Я не одна шла. С Валентином… Сергеевичем.

– Погодите! Вы хотите сказать, что эта мразь…

– Нет! Что вы! Нет! Когда мы столкнулись с колонной матросов и он услышал, что они кричат, вдруг неожиданно выхватил из кармана револьвер и закричал: «Смерть предателям России!» Из толпы раздались одобрительные крики, а затем его позвали. Они хотели, чтобы Валентин присоединился к ним. Он посмотрел на меня, а в глазах… тоска смертная, потом сказал: «Или сейчас, или никогда. Прости меня, Света». И ушел… с ними.

– То есть он вас бросил, – сказал я, а сам подумал, что подпоручику здорово повезет, если он переживет сегодняшний день.

– Наверно.

Слово должно было означать сомнение, но в ее глазах легко читалось осуждение его поступка.

– Все! Мы уже пришли! Совет напоследок: напейтесь и попробуйте заснуть!

В этот момент к нам подбежали Кузьмич и городовой. Полицейский при этом опустил голову, стараясь не встречаться со мной взглядом. Только они успели войти в ворота, как выбежал хозяин особняка.

– Дочка! Светочка! Что с тобой, девочка?!

– Не пугайтесь, Михаил Васильевич! Устала ваша девочка. А я, как истинный джентльмен, предложил ей свою посильную помощь, – я осторожно поставил девушку на ноги. – Извините, но мне надо срочно телефонировать!

Поднявшись в кабинет, я позвонил в жандармское управление, но наткнулся на дежурного офицера, который на мои требования и угрозы отвечал как заведенный:

– Не могу знать! Приму к сведению!

Бросив трубку, я застыл как вкопанный, пытаясь понять, что происходит. Позвонил Мартынову, но того не оказалось дома. Тогда я позвонил в канцелярию его императорского величества. Меня не смогли соединить, объяснив, что нет связи.

– Как нет связи?! Вы в своем уме, барышня?! Это канцелярия императора!

– Не могу ничего сделать, нет соединения, – твердо и холодно ответила она мне, но в конце не удержавшись, добавила. – А вы могли бы быть и повежливее.

Следующий мой звонок наконец оказался удачным, и спустя минуту меня соединили с дежурным офицером батальона Махрицкого.

Командира охотников я вытащил из армии еще четыре месяца тому назад. Сначала он был недоволен своим откомандированием из действующей армии, но стоило ему узнать, что командовать будет не простой частью, а специальным подразделением, как он и хотел, обрадовался и сразу принялся за дело с большим энтузиазмом. Уже спустя две недели по прибытию в столицу он получил звание подполковника и принял батальон. Вот сейчас мне предстояло проверить на практике мое нововведение. Я нередко бывал в расположении батальона и многих там знал, как офицеров, так и солдат. К тому же благодаря мне батальон имел личный транспорт – два грузовых автомобиля.

Дежурный офицер, узнав меня, сообщил, что подполковник только что звонил, сообщив, что уже едет и приказал поставить батальон под ружье.

– Степашин, у нас нет времени! Грузите два пулемета и взвод солдат в автомобили!

– Но господин подполковник…

– Когда приедет, то подтвердит приказ! В команду включите как можно больше унтер-офицеров! Кто поедет старшим?!

– Думаю… поручик Донской. А что случилось?!

– Отряд направьте к царскому дворцу! Прямо сейчас! Я буду их ждать рядом…

Выйдя из кабинета под удивленными и встревоженными взглядами гостей, я быстро подошел к Антошину, вышедшему мне навстречу, и коротко сказал:

– Извините меня, ради бога! Мне нужно уйти! Объясню все потом!

Идя по улицам среди белого дня я испытывал ощущения человека, внезапно ослепшего и теперь не знающего, что делать и куда идти. Страха не было, но ощущение тревоги росло с каждой секундой. Идя в сторону дворца, я оглядывался по сторонам в поисках извозчика и понимал, что если что-то сейчас и происходит, то эта опасность не затронула большей части города. Улицы, как в обычный воскресный день, были заполнены гуляющим народом, не было встревоженных лиц, никто не собирался в толпы.

«В чем дело?!»

Пройдя квартал, я наткнулся на извозчика и вскоре был на назначенном месте. Только здесь увидел встревоженные лица и разговоры:

– У дворца царского стреляют. Веселье какое? Непонятно.

«Стреляют, это хорошо. Намного хуже, если бы затихли. Но где полиция, жандармерия, армия?! Что, черт возьми, происходит?!»

Рев двигателей я услышал загодя. Офицер, ехавший в передовой машине, выскочил из кабины, стоило ей затормозить. Это был поручик Донской. Я быстрым шагом подошел к нему. Из-за бортов на меня смотрели с удивлением, недоверием и затаенным страхом солдаты. Я спросил его:

– Когда уезжали, новых сведений не поступало?!

Тот растерянно помотал головой.

– Нет. А вы что, Сергей Александрович, не в курсе происходящего?!

– В курсе, – соврал я, – но подробностей не знаю.

Офицер смотрел на меня в ожидании объяснений, но вместо этого я развернулся к солдатам. По большей части это были унтер-офицеры, ветераны, что радовало, так как знал, что именно они воспримут мои слова ближе к сердцу, чем молодежь.